Фиола поднял руки, как бы защищаясь от Кая.
— У вас сегодня прямо сократовские методы. Пощадите меня. Что, если я раздобуду чего-нибудь выпить?
Он вернулся с бутылками и печеньем, придвинул несколько низких стульев, составил их вместе и налил полные бокалы. Потом обратился к Каю.
— Перед праздниками и светскими сборищами надо бы всякий раз прочитывать две-три страницы Оскара Уайльда. Это разгоняет ненужные размышления.
Незнакомка поставила свой бокал.
— Сегодня расточается столько мудрости, что испытываешь прямо-таки благоговение. Я без конца слышу максимы житейского искусства. Должно быть, это очень хрупкое существо, если ему требуется столько помощи и поддержки.
Фиола облегченно вздохнул.
— Вы почти угадали. Но дело обстоит еще хуже. Такого искусства не существует вообще. Это всего лишь вспомогательная конструкция. Воображаемый банк, на который с радостью выставляют векселя. Только так и можно выдержать бесконечные разговоры на эту тему.
Он попрощался. Сразу после его ухода оркестр ненадолго смолк. Из-за этой неожиданной паузы Кай сказал нечто такое, чего совсем не хотел говорить:
— У меня такое чувство, будто я вас знаю.
Она махнула рукой.
Он поспешил прибавить:
— Это был не вопрос, а утверждение, сам не пойму, как я к нему пришел.
Она поднялась.
— Это вполне возможно. Здесь, на побережье, все мы так часто встречаемся. Так что я не стану на вас за это сердиться.
Он засмеялся и пошел с нею дальше. Никак не мог решиться ее оставить. Они подошли к зданию казино и пересекли холл. В одной из соседних комнат стояли игорные столы, где делались ставки.
Стройный, довольно молодой Пьеро отвлекся от игры, сразу же встал с места и подошел к незнакомке.
— Вот и вы наконец. А я уже волновался.
— Как видите, напрасно. — Женщина ни на секунду не замедлила шага, она прошла мимо молодого человека, словно мимо какой-то картины. Но Кая подкупило другое: то, что она сделала это не резко, а почти ласково, хотя и непререкаемо. Ему было интересно встретить в человеке такое необычайно естественное чувство превосходства, которое опять-таки граничило с добротой.
— Вы хотели бы поиграть?
— Да. Несколько минут.
Они нашли свободное место и сделали ставку. Кай стоял у незнакомки за стулом. У него мелькнуло воспоминание о первом вечере в Монте-Карло. Он улыбнулся. Где только были его глаза! Ведь перед ним та самая женщина, что тогда пододвинула ему фишки.
Выстраивая одну комбинацию, она попросила у него совета. Он наклонился к столу и разместил ее ставки. Так они играли какое-то время. Потом перестали и вышли на улицу.
— Как приятно пройтись. — Они прохаживались вдоль грядки с нарциссами. На одном из прудов плавали лодки с лампионами. Между эвкалиптовыми деревьями висела луна.
— Одна из маленьких хитростей — знать, что при тяжелых душевных состояниях неодушевленные предметы приносят больше облегчения, чем чье-то сочувствие или утешение. Человек в отчаянном положении — он берет и переодевается в любимые вещи, и вот уже все стало проще, чем за минуту перед тем; или же он не запирается в четырех стенах, а начинает ходить, ровно дыша, ходит и замечает, как отпускает напряжение…
Женщина ничего не ответила. Кай тоже умолк. Они опять пришли на террасу. Там она протянула ему руку, а он остался стоять и ждал, пока она не исчезнет из виду.
Не произошло ничего такого, что должно было бы его взволновать, — какая-то встреча, несколько слов, малозначительный разговор, — и тем не менее он чувствовал в себе перемену, пусть почти незаметную, но столь же естественную и непререкаемую, как эта женщина. Он пытался найти выражение для этой перемены, но это была такая малость, что ее не удавалось охватить словами. Ему пришлось ограничиться описательным оборотом: то было приятное чувство, имевшее нечто общее с Матиасом Клаудиусом
[5]
.
Чувство это продержалось недолго и вскоре претворилось в желания. Кай бродил по зданию казино. Незнакомки там уже не было. Он уговаривал себя, что вовсе ее не ищет, но был бы рад, если бы встретил. Зато он наткнулся на Пьеро, который, сидя за игорным столом, смерил его долгим оценивающим взглядом. Это рассердило Кая; он подсел к той же рулетке и стал понтировать. Когда он опять почувствовал, что тот на него смотрит, то, быстро повернувшись, раздраженно встретился с ним глазами и медленно скользил взглядом вниз до шелковой пуговицы у него на воротнике. Пьеро нервно стиснул зубы, но выдержал. Кай утратил к нему интерес и пустился на поиски Фиолы.
Он нашел его в павильоне. Обменявшись с ним несколькими незначительными словами, Кай спросил у него имя незнакомки.
Фиола опешил.
— Как, вы не знаете?
— Нет…
— Тогда этому вашему интермеццо можно позавидовать.
Кай вскинул голову.
— Почему?
— Потому что это самая сложная, капризная и неверная женщина нынешнего сезона.
Кай ждал.
Фиола улыбнулся.
— Лилиан Дюнкерк. Она любит виконта Курбиссона.
V
Светлая петля гоночной трассы в Монце была целиком предоставлена для тренировок. С раннего утра там раздавался грохот гоночных машин. Парк короля Италии сотрясался от треска взрывов, который вдалеке расплывался долгим затухающим воем, а потом снова накатывал рокотом грозы.
— Дивный концерт, — весело сказал Каю Льевен, когда они направлялись к мастерским.
Прозрачный воздух слегка дрожал. Над трибунами висело первое утреннее солнце. Льевен показал в ту сторону:
— Посмотрите, как свет падает на деревянные поперечины, между тем как позади них все в тени, — это выглядит, точно скелет грудной клетки. Пустые трибуны мне чем-то неприятны. Они способны испортить человеку настроение. Особенно при такой ненужной и навязчивой символике. Вы суеверны?
— Временами.
— Тогда сегодня будьте осторожнее. Делайте лишь самое необходимое.
Хольштейн подъехал к мастерским на машине и крикнул им навстречу:
— До чего же хорошо в такую рань слиться с машиной. Я уже из чистого озорства сделал два круга. Мэрфи, по-моему, жутко злится. Он здесь уже целый час.
Кай щурился на солнце и радовался тому, что приехал на тренировку. У него была потребность несколько дней ничего не делать, — только гонять на машине до потери сил и спать. Он не хотел ни о чем больше думать; пусть проблемы, стоящие на горизонте, попробуют решиться без него. Он уже неоднократно убеждался в том, что этот способ — дожидаться решений, нимало о них не заботясь, — самый лучший. Неделя тренировок в Монце пришлась ему как нельзя кстати. Предстоящее напряжение будет для него чем-то вроде сна, в который погружаешься с полной уверенностью, что, проснувшись, найдешь мир совершенно другим. Это же прекрасно — однажды до изнеможения заниматься работой, для которой требуются только глаза и руки.
