Подошла машина, из нее выпрыгнул красноармеец. Прошел
комполка Вуйнович. Градова будто качнула волна от его мощного и враждебного
тела. Послышался голос:
– Фокин, отвезешь домой это дерьмо!
Антракт I. Пресса
...Затемнение сознания началось за 40 минут до кончины.
Смерть произошла от паралича сердца после операции...
Образована похоронная комиссия в составе: тов. Енукидзе,
Уншлихт, Бубнов, Любимов, Михайлов...
...В лице покойного сошел в могилу виднейший член
правительства...
...Состоялось заседание Реввоенсовета, председательствовал
заместитель тов. Фрунзе Уншлихт, присутствовали члены РВС Ворошилов, Каменев,
Бубнов, Буденный, Орджоникидзе, Лашевич, Баранов, Зоф, Егоров, Затонский,
Элиава, Хадыр-Алиев...
...В Кронштадте и Севастополе салют произвести из береговых
и судовых орудий: в первом – 50 выстрелов, во втором – 25...
...В похоронной церемонии участвовать отряду
комполитсостава, авиаотряду МВО и Первой сводной роте Балтфлота. Ответственный
– комкор XVII тов. Фабрициус...
...Унынию не должно быть места! Теснее ряды!..
* * *
...Из протокола вскрытия: в брюшной полости 200 см3
кровянистой, гноевидной жидкости... Бактериоскопически обнаружен стрептококк...
Анатомический диагноз: зажившая круглая язва 12-перстной кишки... Острое
гнойное воспаление брюшины... Ненормально большая зобная железа... Операция
вызвала обострение хронического воспалительного процесса, тянувшегося с 1916
года после аппендэктомии, что в сочетании с нестойкостью организма в отношении
наркоза вызвало быстрый упадок сердечно-сосудистой деятельности и смертельный
исход.
Кровотечения последнего времени были следствием
поверхностных изъязвлений.
Проводил вскрытие профессор А.И.Абрикосов...
* * *
...Телеграмма тов. Троцкого ЦК партии: «Потрясен! Какая
жестокая брешь в первой шеренге партии! Какой страшный удар к восьмой годовщине
Октября!..»
...После бальзамирования тело перенесено в конференц-залу...
В почетном карауле генштабисты, близкие товарищи Рыков, Каменев, Сталин,
Зиновьев, Молотов... Охрану несут курсанты школы ВЦИК...
* * *
...Соболезнования – японского посольства, исполняющего
обязанности турецкого военного атташе г-на Беды-Бей, эстонского военного атташе
г-на Курска...
* * *
Н. Бухарин: «...Воплощенная мягкость, Фрунзе был громовым
полководцем...»
С. Зорин: «...Светящийся след...»
М. Кольцов: «...Ядро большевистской гвардии несет
неизгладимый отпечаток царского преследования... ЦК должен обратить серьезное
внимание на редеющие ряды...»
* * *
...Ввиду интереса публики и в связи с разговорами об
операции печатаем выписки из истории болезни.
...Консультации шли непрерывно, начиная с 8 октября, при
участии Н.А.Семашко, Бурденко, Градова, Мартынова, Рагозина, Ланга, Канеля,
Крамера, Левина, Плетнева, Обросова, Александрова и других профессоров...
Наклонность к кровотечениям требовала оперативного вмешательства...
* * *
...Подъезжают автомобили. Вот приехал китайский
генералиссимус Ху Хань Минь... делегации заводов... на крышке гроба золотое
оружие... в Колонном зале весь состав Политбюро... «Гибель богов» сменяется
«Интернационалом»... Пятого ноября... снег... речь Сталина: «...Товарищи, этот
год был для нас проклятьем. Он вырвал из нашей среды целый ряд руководящих
товарищей... Может быть, это так именно и нужно, чтобы старые товарищи так
легко и так просто спускались в могилу. К сожалению, не так легко и далеко не
так просто подымаются наши молодые товарищи на смену старым... Будем же верить,
будем надеяться, что партия и рабочий класс примут все меры к тому, чтобы
облегчить выковку новых товарищей на смену старым...»
* * *
Тухачевский: «...Дорогой, любимый друг!.. Я встретился с
Михаилом Васильевичем в период развала Восточного фронта... Спокойствие,
уверенность сквозили во всей славной фигуре тов. Фрунзе... Прощай!..»
* * *
...ЦИК СССР постановил назначить наркомвоенмором тов.
Ворошилова; первый заместитель М.М.Лашевич, второй заместитель И.С.Уншлихт.
Антракт II. Полет совы
Четырехсотлетний Тохтамыш редко покидал насиженное гнездо
под шатром Водовзводной башни. Казалось, одна была задача у старой птицы –
пересидеть в сонливой задумчивости все эти столетья. С какой целью их следовало
пересиживать, боюсь, ему (ей) самому (самой) было неведомо. И только тогда,
когда в крепости вдруг ломался порядок дней, Тохтамыш по ночам вываливался
через одному ему знакомую апертуру в поток московского воздуха и совершал облет
стен, как бы желая удостовериться – устоят ли? Так и в ту ночь, уловив какой-то
своей ускользнувшей от внимания орнитологии мембраной волнение новых князей,
называемых комиссарами, Тохтамыш пустился в свой неслышный, не ахти какой
грациозный, однако исполненный онтологической уверенности полет.
Поднявшись саженей на полста – в воздухе, кроме пары
заштатных ворон, никого не замечалось, пахло дымком, дерьмецом, как обычно,
пороху не учуял, – он описал широкий круг над своим пристанищем, потом,
снижаясь, миновал Боровицкую, пролетел, если не проплыл, над Оружейной палатой
и Потешным дворцом, приблизился к Арсеналу...
Все было тихо, вязко и сыровато, караулы на местах, двери на
запорах, внешне ничто не выдавало волнения комиссаров, которое Тохтамыш уловил
своей таинственной мембраной, и только во дворе Арсенала металось нечто.
Тохтамыш опустился на желоб водостока, брезгливо отвернулся
от валявшегося там воробьиного трупика – он уже лет сто пятьдесят не жрал
падаль – и уставился на мечущееся нечто, а именно на здешнего придворного поэта
Демьяна, который называл себя «бедным», хотя и был богаче многих.
Сыч уже видел как-то мельком этого человечка, невзлюбил его
сразу и запомнил. Мышиную суетливость свою Демьян прикрывал, анамсыгымтуганда,
революционной романтикой, бездарность виршей – актуальностью.
Что же это он так мечется, будто барсук, нажравшийся волчьей
ягоды? Ах да, вдохновение! В громовые дни набега, еще в том, прежнем обличье,
Тохтамыш отличался остротой слуха. Сейчас он попробовал к ней вернуться и
уловил бормотание.
