Вражеская вылазка. В Кемеровском горсовете орудует чья-то
вражеская рука. За подписью зампредседателя горсовета Герасимова и
ответственного секретаря Волохова выходят удостоверения на право составления
списков избирателей, заполненные хулиганским контрреволюционным образом.
ТЭЖЭ, лучшие туалетные мыла, кольд-крэм, ронд.
Читатели, получившие очередной номер журнала «Тихий океан»,
с изумлением увидели, что редакция полностью замолчала решения февральско-мартовского
пленума ЦК ВКП(б). Нет никаких признаков того, что редакция сделала для себя
выводы из доклада товарища Сталина.
Многие материалы протаскивались в журнал вражеской рукой.
Автор статьи о Японии, например, пишет: «Фашизм в Японии пока(!!) еще не имеет
значительной(!) притягательной силы для масс...» Что значит это «пока»? Может
быть, фашизм будет иметь «значительную» притягательную силу для масс в Японии?
...Враги так прочно укрепились в журнале, что перепечатывают
на его страницах реакционные статьи японской прессы. В чьих интересах действует
редактор журнала Г.Войтинский? У него нет почти ни одного номера без вражеской
контрабанды.
Разоблаченные враги народа, занимавшие руководящие посты в
Академии сельхознаук и в Главзерно Наркомзема СССР, немало потрудились, чтобы
запутать зерновое дело. Было бы непростительным благодушием считать, что после
разоблачения на фронте растениеводства все обстоит благополучно. Корни
вредительства, несомненно, остались.
Дети Испании прибыли в Ленинград. К плавучему приемному
маяку приблизился теплоход «Кооперация». На его борту больше шестисот детей
героических борцов Астурии, Бильбао и Сантарена. Несколько часов спустя подошел
теплоход «Феликс Дзержинский». Он доставил еще несколько сот детей. Звучат
звонкие детские голоса: «Вива Руссия! Вива Сталин!»
Войдут в века железным рядом
Героев наших имена.
На радость нам весенним садом
Цветет советская страна.
О светлых днях родной державы
Звени и пой, двадцатый год!
На подвиг доблести и славы
Нас имя Сталина ведет.
Алексей Сурков
По данным Башкирского обкома коммунистами республики
потеряно 377 партбилетов нового образца. Этим пользуются враги народа, шпионы,
диверсанты. Немало партбилетов попало в руки врага.
Вседонецкий слет стахановцев и ударников-шахтеров. В своей
речи тов. Никита Изотов сказал: «Выкорчевать вредителей до конца!»
Писатель Всеволод Вишневский ведет репортаж с предвыборного
собрания текстильщиков. У всех на устах – Сталин. Почти каждый оратор горячо и
вместе с тем глубоко интимно говорит о своем личном отношении к Сталину. Говоря
от имени трудящихся, выдвинувших кандидатуру Сталина в Верховный Совет СССР,
текстильщик Зверев сказал: «Товарищ Сталин вникает во все мелочи, во все
подробности быта, работы и оплаты рабочих. А сколько улучшений внес товарищ
Сталин в работу текстилей!»
Четыре тысячи рук в одном порыве поднимаются за кандидатуру
товарища Сталина.
Антракт VIII. Перескок белка
Он не мог представить, что так быстро снова окажется там,
где царил, и даже будет здесь кое-что узнавать. В тот недалекий еще момент,
когда Горки с их уютным маленьким дворцом и парком стали стремительно отлетать
прочь, Ульянов был уверен, что сваливается в тартарары, хотя поначалу казалось,
что Горки внизу, а он летит вверх. Тартарары, тартарары, вот, собственно, единственное
слово, которое осталось тогда с ним из его некогда небедного лексикона.
Тартарары, вскоре вся эта чепуха вроде направлений вверх-вниз, налево-направо
исчезла, и перед ним действительно стали разверзаться тартарары. Какой-то
частью своей он еще осознавал: что-то когда-то раньше было – кофе и горячие
булочки, например, – что-то где-то есть и сейчас, а именно
ровно-восторженно-музыкальное, уже недоступное, но понимал, что еще миг, и
больше уже никогда ничего нигде не будет, кроме тартарары. Меньше всего он
думал, конечно, в этот момент, что заслужил эту участь свою, скажем,
жестокостью или вероломством, ибо такие понятия, как «наказание», исчезли, и
даже любимые темы вроде «Как нам реорганизовать Рабкрин», то есть что брезжило
почти до самого конца, поглотились все приближающимися тартарары. Как вдруг
что-то как бы дернулось, включился как бы некий тормоз, своего рода парашютик,
и тартарары с их неумолимостью, с превращением всей ульяновской сути в суть
муки вдруг остановились и стали отдаляться, а Ульянов на парашютике начал некое
неторопливое снижение или воспарение, протекая через огромные пространства, в
которых даже мелькали иной раз клочки «Рабкрина», больше того – разбросанные
ноты той самой «нечеловеческой музыки», что заставила его однажды на мгновение
забыть о призвании революционера.
Присутствие воздуха и взвешенной в нем влаги он снова
почувствовал в дупле среди шевеления таких же, как и он сам, пушистых и мелких.
Он высунул головку из-под мамкиного пуза и ошеломился земными запахами. Кора,
секреция мамки, дымок, тлеющие косточки, листья, бутончики, почки, муравьи,
червяки, густой хмель оттаивающей земли, все еще неведомое, неопознанное, но
будущее, то, что заставило его вдруг радостно пискнуть и чуть подскочить на
манер какого-то умопомрачительно далекого припрыга с хихиканьем, с заложенными
за вырезы жилетки пальцами: э-ге-ге, батеньки мои!
Он быстро рос и к середине тридцатых иные наблюдательные
знатоки природы в Серебряном Бору могли выделить среди многочисленного
беличьего населения исключительно крупного самца, настолько крупного, что язык
как-то не поворачивался назвать его фемининской белкою, напрашивался некий
«белк».
Следует сказать, что и в этом обличье Ульянов оказался среди
сородичей общепризнанным авторитетом. Естественно, он не обладал теперь
гипнотическими свойствами интеллекта, зато в силу неведомых игр природы
приобрел феноменальные качества воспроизводителя. Этому и предавался. В этом и
ощущал свое предназначение. С первейшими проблесками зари и до последних
угасаний заката взлетал он по стволам сосен, совершал колоссальные прыжки с
ветки на ветку, проносился по опавшей слежавшейся хвое, по тропинкам, по крышам
и заборам дач, преследуя своих пушистохвостых соблазнительниц, которые только и
жаждали поимки, а потому и убегали со всех ног. Настигнув, подвергал
великолепному совокуплению.
Только по ночам он позволял себе отдохнуть, покачаться в
дремоте на надежной ветке сосны, ощущая себя в уюте и безопасности среди игры
теней и лунного света. Иногда, впрочем все реже, посещали какие-то озарения из
ниоткуда – среди них чаще всего возникали стены с зубцами в форме ласточкиных
хвостов, – но он их отгонял движениями своего собственного мощного хвоста.
