— Не волнуйся, Финвольд. — Эппа шёпотом успокоил не находящего себе места жреца. — Уверен, тивенборгцы ещё какое-то время здесь пробудут.
— А как же насчет Весов Равновесия? — потребовал ответа Нибулус, гадавший, к чему это все приведет.
— Весы Равновесия устойчивы — подтвердил Лесовик. — Помощь моя невелика, немудрена и обыденна. Незаметна ни королям, ни верховным жрецам, ни, главное — богам. Я верю, что мои труды гораздо больше помогают простому человеку, чем любой треклятый поход...
— Без наших мечей у вас не было бы ни жизни, ни земли. — рыкнул Нибулус. — Как ты думаешь, кто сдерживает силы Зла? Вам с вашими травками и палочками их не одолеть!
— Да без ваших мечей у нас и врагов бы не было! — выкрикнул Лесовик. — Думаешь, Ольхору есть дело до крестьян? Я слышал, служители Владыки Зла не заглядывают в места, свободные от ваших культов. — Последняя фраза предназначалась и жрецам.
— Овца безответная! — выплюнул Нибулус.
— Лемминг навозный! — подхватил Лесовик.
— Не заговаривайся!
— Хрен тебе!
— Ах, прям как в былые деньки среди квиравийских спорщиков, — заметил Катти. — Вы бы ещё погромче кричали, а то тивенборгцам, поди, не слышно. Уж они-то найдут что сказать по этому вопросу.
Спорщики замолчали, и наступила гнетущая тишина. Затем Финвольд, гадающий, не слишком ли далеко зашел этот спор, поднялся на ноги.
— Со Злом нужно сражаться, — постановил он. — Такова жизнь: вечная борьба Добра и Зла.
Лесовик устроился на корточках и достал свою глиняную трубку.
— Все мы человеки, — сказал он, уже спокойнее. — Живем между Храмом и Адом. На нас все держится. Я творю добро, чтобы помочь людям, но не нарушаю Равновесия. За каждое сознательное деяние Добра, чаши Весов клонятся в пользу Зла, и наоборот.
— Значит, всё, что мы тут делаем, вообще не имеет смысла, так, что ли? — высказался Болдх. На этот раз он не смолчал, ведь сказанное прямо относилось к нему.
Но Лесовика было не так-то легко сбить с толку.
— Кто мы? Известно, чего хочет Финвольд, а что до остальных — дело темное; уверен, ты со мной согласишься. Болдх, ты знаешь, что мы тут делаем?
— Понятия не имею, — ответил Болдх. И добавил: — Как обычно.
— Вот-вот. Мы, торки, верим, что Природное Равновесие не должно нарушаться. Мы все выручаем друг друга, и это никак не влияет на чаши весов. Но каждый раз, когда разрушен храм Ольхора, или произошло некое святое деяние, жди: вскоре что-то случится в противовес. Нам ведь тоже не чужда месть, мы понимаем. Ничего сложного: ночь и лето, зима и лето, смерть и рождение — все это часть нескончаемого Космического Цикла...
Речь колдуна прервал долгий зевок Катти; тот растянулся на росистой траве, занявшись разглядыванием солнечного света, что проникал сквозь листву.
— А как же кардинал? — напомнил шаману Нибулус. — Он-то тут при чем?
— Как и торки, большинство людей не участвуют в вечных распрях между Добром и Злом — но не так, как мы думаем, — объяснил Лесовик.
— Ах, верно, — согласился Финвольд, желая поскорее с этим покончить, — неучастие, присущее такой системе взглядов, многим по душе. Они переиначили саму суть, подстроили под себя, заботясь лишь о себе любимом и чихая на других.
— Именно так и поступали воры, живущие по воровским законам, — заключил Лесовик, ткнув большим пальцем в направлении утеса и струйки дыма над ним. — А затем явился Салот Алчвич, «заблудшийся в лесу» торка. Казалось бы, обычный торка, в Хрефнийской чаще он проповедовал своим последователям нечто иное. Несложно было обратить в новую веру кучку вороватых себялюбцев поблизости от Тивенборга. Извращенная идея Салота состоит в том, чтобы нести Добро в мир, сознательно творя Зло. Ведь каждый украденный злат, когда его тратят, идет кому-то в карман. Убей ребенка — в мире родится новая жизнь. А убийство Праведника — лучший, самый простой способ ускорить смерть Нечестивца. В логике им не откажешь, но мы-то знаем правду. Вот только попробуйте сказать об этом нашему знакомцу Освиу...
— Все верно, — согласился Катти. — Просто так его не переубедишь.
— И что же нам делать? — спросил Болдх. — Убить его? Или тогда Весы повернутся против нас?
— Мы избегаем убийств, — признался Лесовик, — хотя, честно говоря, я бы с удовольствием скормил Освиу земле. «Новая жизнь берет начало в смерти», — так у нас говорят. Мы чтим грибы, что растут на трухе мёртвых деревьев, чтим кровь убитых нами животных. Они же спят с телами своих жертв, делают пудинг на их крови и лакомятся личинками с разлагающейся плоти. Кардинал Салот с его кровавым братством взял все, что свято для торок, и извратил до неузнаваемости.
— Все это, конечно, очень интересно, — высказался Финвольд, — но неужели ты и вправду думаешь, что мы можем вот так просто пойти и как-то повлиять на наших приятелей-некрофилов? Или ты будешь здесь болтать, пока не заговоришь их до смерти?
Лицо Лесовика исказилось от гнева.
— Как смеешь ты насмехаться над всем, что мне дорого! Как ты смеешь! А ведь в Нордвозе ты мою магию не высмеивал: что ни полночь — шасть ко мне в лес. Что-то я не припомню, чтобы ты хоть раз погнушался принять помощь от служителей Эрсы.
«О чем это он?» — подумал Болдх и навострил уши. Остальные также замерли в замешательстве, переводя взгляд с Лесовика на Финвольда.
— Лесовик... — пробормотал Несущий Свет.
— Что Лесовик? Лицемер ты. Слишком долго я тебя прикрывал. Ишь как заговорил! Как вернемся в Нордвоз, сам будешь свои земляные кристаллы добывать — и порошки, и всякую всячину для своих странных опытов.
Все выглядели удивленными, кроме Эппы:
— Это правда, Финвольд? Ты это что ж, опять за старое принялся?
— Ещё как, — ответил за притихшего жреца Лесовик. — Только не говори, что ты об этом не знал!
— О чем вы? — перебил Нибулус, потеряв нить.
Эппа вздохнул, в голосе его слышалась грусть и разочарование.
— Можно увезти алхимика из Кваладмира, — сказал он как бы самому себе, — но алхимия останется у него в сердце. Верно, Нипа?
— Нипа? — опешил Нибулус. — Финвольд, ты что-то от нас скрываешь?
— Скрываю, как и любая живая душа в Линдормине, — отрезал Финвольд. И добавил неохотно: — Нипа — мое старое имя. Нипа Глемп. Я оставил его — вместе с прежней жизнью — ещё в Кваладмире, покидая этот лоскутный город.
— Значит, тебя зовут не Финвольд?
— Финвольдом я стал двенадцать лет тому назад, когда меня обратил Эппа. В знак моей веры...
— Значит, сперва ты был алхимиком? — с подозрением спросил Нибулус. Он не знал, что и думать, ведь прежде его друг ни разу об этом не упоминал.
— Всего лишь учеником, — ответил Финвольд. — У жалкого подобия человека по имени Пашта-Мэйва.
