Безоружный, но не менее опасный огр возвышался над наёмниками с торчащей в боку саблей. Мафусаил посмотрел в его глаза и понял, какой огромный перед ним противник; он только теперь осознал, с кем им пришлось сразиться. Перекувырнувшись через голову назад, как акробат, он оставил наховианца одного перед гигантом. Огр взял наёмника за ногу и рывком вздёрнул наверх, словно кролика. Придя в сознание, Паулус завопил от страха, оказавшись прямо перед ужасным лицом, и со всей силы ударил по нему свободной ногой.
Огр заревел от боли и удивления: прицельный удар сломал ему нос, ведь не зря Паулус носил подбитые железом сапоги. Но это только сильнее разъярило гиганта, и тот решил бросить раскачивающегося наёмника в пропасть.
Неожиданно нога огра подогнулась — это Болдх рассёк топором сухожилия. Великан упал на землю, погребя под собой Паулуса. И снова странник занёс топор для удара, а поверженный огр попытался поймать его рукой. Трижды изувеченный разными противниками, ревущий гигант ещё сопротивлялся, но боевой топор безжалостно кромсал его плоть: вверх — вниз, вверх — вниз, вверх — вниз. Рёв огра перерос в пронзительный вопль, потом сменился бульканьем и наконец затих.
Потрясённый видом первого кровавого сражения, Гэп рухнул на колени и зарыдал. Это была не славная и мужественная битва, как он когда-то воображал, а лишь кровавая бойня. Измученного юношу рвало.
Болдх ушёл с моста; его туника была вся заляпана кровью, а ярость берсерка постепенно покидала тело. Он вызывающе посмотрел на пеладана, посмеет ли тот упрекнуть за промедление вначале.
Но Нибулус молча сидел верхом на коне, всё ещё пунцовый от гнева и разочарования. Он жаждал излить свою злость на Болдха, однако не мог так поступить: ведь странник спас жизнь наховианца, а возможно, и Мафусаила.
Пеладан протянул копьё Финвольду и молча спешился. Быстро подойдя к оруженосцу, он со всей силы пнул юношу по рёбрам. Растянувшись поперёк дороги, Гэп завизжал от боли и в страхе уставился на стоящего перед ним воина в доспехах.
— Если ты когда-либо ещё так поступишь, — пеладан почти выплёвывал слова, — я насажу твою голову на пику. В следующий раз, когда я прикажу что-то сделать, ты выполнишь всё очень быстро! Зилва мог бы погибнуть из-за тебя!
Неожиданно его грубо прервали:
— Не вымещай на нём злость, пеладан, только потому, что твоя забава сорвалась!
Все обернулись и увидели Лесовика, со злостью смотрящего на Ниубулуса. Гэп удивился столь неожиданной поддержке.
— Обвиняй своего долговязого наёмника, — продолжал колдун. — Огры никогда не нападают на противника, большего числом. — Он обвинительно ткнул пальцем в лицо предводителю. — Запомни это.
Прежде чем Нибулус успел ответить, колдун повернулся к Гэпу и довольно ласково сказал:
— Пойдём, малец. Поднимайся с земли.
* * *
Гэп не мог смотреть на Болдха без отвращения. Стать свидетелем жестокой бойни было неприятно; но хуже всего оказался тот взгляд, которым странник наградил свою жертву. Гэп мог понять, как страх вызвал такое жестокое нападение; содрогаться его заставлял сумасшедший огонёк удовлетворения, до сих пор мелькавший в глазах Болдха.
«А ведь он даже не воин!»
Юноша посмотрел на изувеченную тушу огра. Пар завитками поднимался из его чудовищных ран. Паулуса, по-прежнему без сознания, вытащили из-под гиганта. Потом они столкнули кровавое тело через образовавшуюся брешь в ограде. Останки огра канули в туман, поглощённые опустившейся наконец ночью.
* * *
Выспаться никому не удалось. Перейдя мост, путники нашли подходящую для ночлега пещеру, но события прошедшего вечера поселили в их души уныние. Путешественники были слишком возбуждены и потому не могли расслабиться. Битва всё же собрала свою дань.
Направляясь к пещере, они увидели разожжённый внутри костёр. Его тёплый свет манил к себе, подобно колдовским чарам; а войдя внутрь, путники увидели поджидавшего их Лесовика. До сих пор никто даже не заметил, как он ушёл вперёд.
Гэп так и не смог уснуть. Он пролежал всю ночь, прокручивая в голове сражение, вновь воскрешая каждый кровавый миг, пока не почувствовал, что сходит с ума. Этот кошмар наяву преследовал его долгие ночные часы, украв сон, в котором так отчаянно нуждались тело и разум. К рассвету, когда первые лучи солнца прорисовали унылый скалистый пейзаж, юноша обессилел ещё больше, чем до ночлега.
Следующий день выдался тревожным: повисшее напряжение убивало всякое желание заговорить. Нибулус ехал впереди один, молчаливый и угрюмый, подставив лицо сильному ветру с севера. Оруженосец держался от него подальше, и даже друзья пеладана не стремились к нему приблизиться.
Нибулус тяжело вздыхал, после той битвы на мосту морщины изрезали его лицо, подтверждая душевное смятение. «Какое паршивое начало, — думал он. — Мне удалось собрать в поход только семь человек, но и с ними я не могу справиться!»
В отцовских походах такого не случалось. Он был сигном и командовал целым мэмосс-вилохом — двумя с половиной тысячами воинов. Две с половиной тысячи натренированных пеладанов, смелых и сильных, каждые пятьдесят — или олох — под командованием сержанта...
Сейчас его команда скорее напоминала группу базарных торговок, и даже двое наёмников вызывали раздражение. Самое время показать, кто здесь главный, и задуматься, как командовать этими не-пеладанами.
Он мог бы взять пример с Швая Дотчанга, семнадцатого султана Кваладмира, который выслушивал даже самых беднейших подданных, спрашивал их мнение, интересовался их жизнью и этим заслужил любовь и почитание своего народа.
Или ему стоит быть похожим на Ичтатлуса Оленерогого, легендарного Необузданного Повелителя Релма-Файнды, который правил с чудовищной и кровавой жестокостью. Такие методы воздействовали на подданных, как на стаю. Другими словами, если становишься более жестоким и кровожадным, чем соперники, то твои люди будут считать себя самыми лучшими и фанатично выполнят любой твой приказ, даже сомневаясь в его правильности; они будут получать удовольствие, просто следуя сверхжестокости...
Размышляя, какой вид руководства выбрать, Нибулус снова вздохнул — у него не было склонности ни к тому, ни к другому.
Болдх шел позади всех, поглядывая на парящих в вышине орлов-ягнятников, чьи огромные крылья распарывали воздух. Странник оставался таким же молчаливым и неприступным, как всегда. И таким же уставшим. Он очень устал. Гораздо сильнее, чем его спутники. Те путешествовали чуть больше двух недель, а он странствовал уже восемнадцать лет. Восемнадцать долгих лет путешествий, бесцельных переходов от одного места к другому. Возможно, когда он только ушёл из дома, цель была, но не сейчас. Теперь он странствовал лишь потому, что не видел причины остановиться.
* * *
Спустя семь дней после битвы с огром, продолжая взбираться выше в горы, путники наткнулись ещё на одну пещеру. День только начинал клониться к закату, но лошади были уже измучены тяжелейшим дневным переходом, поэтому было решено разбить лагерь пораньше. В конце концов, дорога вряд ли улучшится в ближайшее время.
