— Нет! Надо бежать, скорее! Нехлад, я ведь сказал ей, что ты здесь! Прости меня, Нехлад…
Яромир не ответил. Его отец погиб или — невыносимо думать! — попал в лапы упырицы, стал таким же, как Дайнур… Что там Волоча говорил про холод? Холод — это не чары, это боль и тоска. Отец!
Вместо Нехлада заговорил Ворна:
— Брось! Не много ума нужно упырице, чтобы скумекать, в какой стороне Нехлада искать. А себя не вини — что ты мог сделать против чар?
— Я — против чар?!.. Ничего, конечно, ничего! Я же не Булат, это он не поддался, а я…
— Так зачем она тебя отпустила? — слыша себя будто со стороны, спросил Яромир. — Ведь не для того же, чтобы предупредил?
— А? Нет-нет, она… что-то говорила — я не помню что… Наверное, просто хотела напугать вас!
— И внести разлад, — закончил Ворна. — Что ж, надо спешить. По коням! Нехлад…
— Уезжайте. Я остаюсь.
— А ну не дури! Ты что, решил поверить лживой ведьме, мол, ты один только ей и нужен? Будь это правда, твой отец остался бы жив! Выбрось это из головы, ученик! Если она тебя получит, значит, жертва Владимира была напрасна.
— Ворна! — в тоске воскликнул Нехлад. — Ее все равно не остановить! Так будет хоть надежда, что люди уцелеют, а иначе она и в Нарог за мной придет! Пойми ты, я ведь сам жить не смогу, если не посмотрю этой мрази в лицо…
— А на меня бесчестье повесить — это ладно? Если я тебя не уберегу, как на том свете в глаза Булату посмотрю?.. Вот что, Нехлад! — уже не сдерживая ярости, воскликнул дядька. — Или идешь сам, или я тебя сей же час оглушу и кину поперек седла! После казни как знаешь, но я тебя отсюда вытащу…
Яромир отвернулся. Говорить он не мог — тоска беспросветная перехватила горло. Холод… холод накатывает со всех сторон…
Безумный крик заставил его вздрогнуть. Торопча медленно отступал от десятника с тряпицей в руке, а тот рвал на груди рубаху, крича:
— Где кровь? Почему нет крови?
— О боги… — простонал Ворна.
И замер. Со двора послышался стук копыт, в открытом окне мелькнули два всадника. Трудно было что-то разглядеть в сером сумраке недоброго утра, еще труднее — выделить конскую поступь среди шумов проснувшегося селения. Но этот холод, разлившийся в безветренном воздухе…
Кровь стучала в ушах. Нехлад вышел на крыльцо. Перед ним стояли два всадника: Дайнур и упырица. Как и говорил Волоча, в сером плаще, на светлом красавце-лихаче. Плащ соскользнул с левого плеча, стало видно, что на ней и впрямь обычная рубашка, та самая, в какой она снилась, с тем же узким ножом на тонком пояске.
На рубахе Дайнура зияла прореха, сквозь которую виднелась страшная рана, кажется не причинявшая ему особого беспокойства.
Справа возник Ворна, замер — не оцепенел, как Нехлад, а как зверь перед прыжком напрягся. В тот же миг Торопча выпустил стрелу прямо через окно. Однако, невиданное дело, промахнулся. Стрела чиркнула по воздуху и с глухим стуком впилась в конек дома напротив. Как ни странно, никто не обратил на это внимания. Через невысокую ограду было видно, что по улице как раз едет обоз со строителями, однако ни один человек так и не повернул головы к жилищу старосты.
Упырица даже не шелохнулась, словно заранее знала, что стрела пойдет вкось, что даже тетива прозвенит не бойко, как всегда, а вяло и бессильно.
Нехлад спустился по ступеням.
— Ну вот он я, — проговорил он.
— Твой отец мертв, — произнесла она, неспешно оглядев Яромира с головы до ног. — Поедешь со мной?
— Сперва через меня перешагни, ведьма! — прорычал Ворна.
Упырица пожала плечами:
— Это нетрудно. Отступись, глупый старик, так будет лучше для всех.
Сил оглянуться не было, и Нехлад сказал, глядя в лицо противнице:
— Не надо, Ворна. Она меня не отпустит, так лучше закончить все прямо сейчас.
Упырица наклонилась в седле и, коротко улыбнувшись, сказала:
— Прекрасно. Вот теперь ты готов…
— Не давайся ведьме лживой, Яромир! Ты ей не достанешься! — воскликнул Ворна и бросился вперед, обнажая меч.
«Зачем, ну зачем? — мог бы сказать ему Нехлад. — Не имеет значения, пытаешься ты ее остановить или нет, ведь все равно не остановишь». Он даже хотел так сказать, но… не слишком сильным было это желание. Потому что и впрямь все равно ему стало. Да и сил слишком мало, чтобы тратить их на никчемные слова.
Дайнур ударил пятками коня и преградил Ворне дорогу. В руке его оказался славирский меч, взятый, должно быть, у десятника, погибшего рядом с Владимиром в Новосельце. Клинки сошлись, могучий удар Ворны был отбит, и лих, живой мертвец, уже готов был погрузить сталь в шею старого воина, как вдруг снова пропела тетива, и срезень почти начисто смахнул голову Дайнура — она повисла, как сброшенный на спину куколь.
Мертвый лих нелепо взмахнул руками. Ворна схватил его за кисть и сбросил наземь, вырывая из пальцев меч. Два клинка описали в воздухе свистящие круги и надвое рассекли тело Дайнура. Оно все еще билось, но уже не направлялось темной волей.
Из дома послышались звуки борьбы, а Ворна, выпрямившись, двинулся к упырице. Первый шаг его был тверд, второй уже неуверен, а на третьем он остановился.
Конечно, мог бы сказать ему Нехлад и, видят боги, чуть было не сказал. Ее чары сильнее. Кто может противиться черному колдовству? Как там Волоча сказал? «Я не Булат…»
Отец — мог. И Ворна — делает, что может. Ибо есть, есть оберег от самой лютой ворожбы!
«Да что со мной?» — подумал Нехлад, и вдруг вязкая тоска, что сковывала его, сменилась острой болью утраты. Отчего-то только сейчас, глядя, как дрожит, силясь сделать еще один шаг, мощное тело Ворны, он с предельной отчетливостью осознал, что лишился отца — человека, который мог сражаться до конца.
Впрочем, не было в его душе ни этих, ни подобных слов, не было ни мыслей, ни решения, а только самоубийственная вспышка — как прыжок в пропасть. Ярость всколыхнулась в крови вместе с болью. Он выхватил меч.
Дальнейшее Нехлад помнил смутно, как в бреду. До упырицы не добрался. Почувствовал толчок в спину, и ноги сразу подкосились, он упал. Приподнялся на ватной руке и увидел, как Волоча, почему-то охваченный огнем с левого бока, отворачивается от него и вонзает окровавленный меч в Ворну. Потом опять склоняется над Нехладом. Рот приоткрыт, зубы блестят… Резкий окрик упырицы:
— Не смей!
Вздрогнул Волоча, отшатнулся, но было поздно. Взбешенная ведьма взмахнула рукой, и десятник повалился обмякшей куклой. В следующий миг Тинар, дотоле ничем себя не проявивший, шагнул откуда-то из-за угла и звонко хлестнул кнутом коня упырицы. Конь взвился, чуть не сбросив всадницу. Тотчас выбежал на крыльцо Торопча с залитым кровью плечом и бросил ему под копыта светильник. Глина раскололась, полыхнуло разлившееся масло. Держали коня чары или нет, страх перед огнем оказался сильнее, скакун метнулся к воротам и помчался прочь. Было слышно, как кричат в испуге люди, уступая ему дорогу.
