Да и сам Рудя, если честно, виноват не меньше моего. Ведь кто такой он есть? Потомственный дворянин, честный католик, отважный рыцарь, наконец просто красавец, этакий белокурый ангелочек, идеальный образчик арийской внешности. От роду лет двадцати двух (точно он не помнит). По меркам своей среды блестяще образован, то есть ловок в пробивании копьем чужих доспехов, не нуждается в подсказке пастора, чтобы вовремя осенить себя крестным знамением во время мессы, поет и даже иногда слагает баллады, аккомпанируя себе на трех музыкальных инструментах (не за раз, конечно), знает все о конских болезнях, родословной короля и геральдике. Считает кое-как, но разбуди его среди ночи – назовет цены на услуги кузнецов и трактирщиков в любом закоулке благословенного Фатерлянда.
Все так. А кроме того, он – наследный тунеядец, махровый феодал и нацист, каких поискать. Думаете, что такое их Фатерляндский орден? Это не только красивая вывеска, позволяющая беспрепятственно трясти деньги из населения. Это банда крепких ребят, одержимых идеей вывести Германию из-под власти папы, а в идеале – перенести папский трон из Вечного города в милый сердцу Готтенбург (Если перевести дословно, то получается «Город Бога». Остроумно они избрали себе место для штаб-квартиры, правда?). Парни, как я понял, пользуются негласной поддержкой короны и местного епископства, у которого все равно нет никаких шансов сделать карьеру в Риме.
А чтобы не привлекать излишнего внимания бдительных обитателей Ватикана, рыцари Фатерляндского ордена вполне официально продвигают политику юдофобии. Иными словами, в глазах католической церкви это просто компания честнейших антисемитов – ну, может быть, иногда и перегибающих палку по молодости лет да по горячности добрых сердец…
И многие из них, в частности, Рудя, юдофобствовали увлеченно и с полной самоотдачей. Он и на моем острове, кстати, очутился именно через юдофобство свое. Знаете, как дело было? Повстречался как-то Рудя в порту на острове Фёр с неким франкским мореплавателем. Куда-то он там намылился по орденским делам, в Швецию, кажется. Нужен ему был срочно корабль, чтобы махнуть через пролив Скагеррак. И вот, пока готовились к отплытию, этот Синдбад местного разлива, тоже юдофоб, сидя в таверне, порадовал моего Рудю рассказом, услышанным от новгородских мореходов: будто бы есть где-то в морях, в океанах чудо чудное, диво дивное, земля тайная – Чудо-юдин остров…
Чувствуете созвучие? Ну да, трудно поверить. Я, собственно, до сих пор не знаю, кто из них так хорошо знал русский язык, а кто просто тупил (Рудя не сознается), но бравый ариец вынес из таверны святое убеждение, что нужно отыскать остров и присвоить себе то небывалое «чудо», от которого сходят с ума все «юде».
Вернувшись из Швеции, Рудя вынес свой грандиозный антисемитский проект на обсуждение магистрата ордена. По всей видимости, он хорошо провернул дела в командировке, и его бред выслушали достаточно благосклонно, даже поспорили малость, что за «еврейское чудо» может быть спрятано на острове: Чаша Грааля, скрижали (а лучше бы клад) царя Соломона или вообще какая-то непредставимая Великая Иудейская Тайна. Завладеть ею, конечно, было бы соблазнительно, однако подготовка экспедиции сулила слишком большие расходы. Так что Рудю похвалили, но не выделили из орденской казны ни единого талера. Хотя и намекнули, что, если он справится с задачей своими силами, самое меньшее – место в магистрате ему обеспечено.
И Рудя взялся. Целый год мотался по свету, облазил Новгород, вытянул все соки из своего имения под Готтенбургом, влез в долги, но отыскал сперва сведения о положении острова, а потом – крепкое судно и команду отчаянных сорвиголов, готовых заплыть хоть к черту на рога. Во всяком случае, так они себя отрекомендовали.
Полтора месяца назад это было, как раз перед Старым Новым годом, который я по милости Руди не встретил: у меня-то тут календаря нет, а для него день был самым обычным, он мне уже потом, задним числом сообщил… В общем, середина января, самая промозглость. До тех пор я сопротивлялся погоде, но вот сломался, уже две ночи толком не спал из-за ломоты в суставах. Ходил по острову мрачный, как медведь по весне, и размышлял, радикулит у меня или уже предсмертные судороги. И вдруг – гости.
Подкатывают к берегу две пузатые шнеки, тихо плещут веслами, впереди в лодчонке два типа самой разбойной наружности жердиной дно промеряют. На одной из палуб – я аж глаза протер – два коня топчутся. Люди, кто не на веслах, вдоль бортов выстроились, у некоторых луки в руках. Ну думаю, наконец-то работа! Хоть от кого-то охраню остров.
Вот кинули они швартовы, высыпали на берег, прыгают, разминаются. Оружием увешаны до зубов, оглядываются настороженно – знать, наслышаны. Наконец один стал командовать, по-немецки, кажется. Спускают парни на берег шмотки, ставят шатер, заносят в него рыцарское обмундирование, а потом, на руках же, человека в меховой накидке. Посмеиваются, но несут бережно – видно, что это заводила. Приболел, наверное, в пути.
Я даже смягчился. С одной стороны, охранять остров – моя прямая обязанность, и первое впечатление эти бравые мореходы произвели вполне отталкивающее. Но с другой, не обязательно же сразу в драку лезть! Я, как бы ни выглядел, не зверь какой, понимаю, если помощь нужна…
И вот, движимый самыми лучшими чувствами, недолго думая вышел навстречу гостям. И ведь не рычал, когти не вострил, по-доброму так спросил:
– Не испытываете ли в чем нужды, гости дорогие?
Боже мой, что началось! Как они драпали! Что там французы из Москвы, спринтер за золотом так не бежит! Но, удивительное дело, вещички не забыли прихватить, всего-то остались на берегу мешок сухарей да худой котелок. Так что я сильно подозреваю, шатер с Рудольфом Отто Цвейхорном они оставили умышленно. Впрочем, свои подозрения я держу при себе, как бы мы с ним ни относились друг к другу, у меня нет желания лишний раз его расстраивать: очень уж он верит, что «отважные саксонцы» не бросят его в беде и вот-вот придут на выручку. Первые дни он даже грозился ими. Потом поостыл, побродил по берегу, изучая следы «эвакуации», что-то подсчитал, загибая пальцы… И поутих, но все равно время от времени намекает, что саксонцам неведом страх, а их верность господину не знает границ.
Бог с ним, пускай тешится несбыточными мечтами. Я понимаю, как трудно признать, что застрял здесь надолго.
И все бы ничего, но Рудя упрям. Своими нацистскими воззрениями гордится, периодически пытаясь внушить их мне и даже коту (видимо, тренируется на нас за неимением более достойных слушателей). Хуже того, с 23 февраля он не прекращает донимать меня вопросами о Третьем Рейхе, о Геббельсе, гетто, концлагерях, газовых камерах… Я тогда спьяну о многом проболтался.
Жрет за троих – нет, мне не жалко, но должна же быть какая-то соразмерность, а работает он только из-под палки и только из рук вон плохо. Либо драит свое железо, либо сует нос куда не просят. Весь остров уже облазил в поисках «чуда всех юде». Уж, казалось бы, доходчивее, чем я, ему никто не смог бы объяснить бесполезность этого занятия… Не верит!..
В общем, еле-еле терпим друг друга. Иногда я начинаю думать: а чего мы, собственно, не поделили? Нет, ну уживался же я прежде с людьми самыми разными! Однако как гляну на его самодовольную рожу – оскомина подступает. Особенно когда он свой меч начищает и исподволь, думая, что я не вижу, фигуру мою разглядывает. И как-то сразу вспоминается, что я тут не квартирант, а страж острова, что вправе башку ему оторвать. И как-то сразу же оно к слову в разговоре приходится…
