«Ах, как он поет, как он поет! – подумалось мне. – Он же душу из слушателя вынимает…»
Впрочем, Кривов, судя по лицу, ничуть не впечатлился: видно, чего-то такого и ожидал. А вот Черномор, от природы смуглый, побледнел, а когда дальше бледнеть стало некуда, в синеву ударился. Беззвучно хватая ртом воздух, он отчаянно и сбивчиво жестикулировал, указывая на Заллуса.
– Надеюсь, в моей личности как таковой у доблестного стража порядка сомнений не возникает? – не обращая на него внимания, уточнил Заллус.
– Да нет. Хоть лично не видал, наслышан про тебя, наслышан, – ответил Кривов. – Перепутать трудно.
– Значит, инцидент исчерпан?
– Без сомнения. На сегодня исчерпан, – со значением сказал боярин.
– Ложь бесстыдная! – прорвало Черномора. – Это Заллус во всем виноват, он увлек меня на кривую дорожку! Это он заявил, что остров Радуги принадлежит ему, и потребовал помощи в его завоевании, обещал выгоды немыслимые… Он заставил…
– Кажется, Черномор просто бредит, – почесав подбородок, заявил Заллус – Даже не понимает, насколько противоречит сам себе. Во-первых, волшебные острова такого уровня, как Радуга, не могут никому принадлежать, это скажет любой квалифицированный маг. Во-вторых, если бы остров и принадлежал кому-то, скажем мне, то с какой стати мне пришлось бы завоевывать собственное достояние? Подозреваю, что суд русского государя услышит еще много нелепых обвинений в мой адрес. Но учтет те обстоятельства, что никаких доказательств моего участия в бесчинствах Черномора ты, боярин, и твои люди на месте не обнаружили и что человек, мною зачарованный для облегчения исследовательской работы (кстати, очень секретной, поэтому он не станет сообщать ее подробности, за ними лучше обратитесь ко мне, если вдруг таковые понадобятся), во всеуслышание, без всякого принуждения заявил, что не намерен возводить на меня поклепы…
– Да, да, все это очевидно, – остановил Кривов стройную речь Заллуса. – У суда не будет к тебе претензий.
– В таком случае я отправляюсь, – Заллус слегка наклонил голову, демонстрируя предел почтения, который столь высокому лицу дозволено испытывать к простым смертным.
– Рад был повидать знаменитого чародея, – ответил на поклон Кривов.
– Рад был повидать в деле знаменитого боярина, – в тон сказал Заллус и обратился ко мне: – Спасибо за помощь, Кир, больше я не нуждаюсь в твоих услугах. Извини, если заставил тебя испытать какие-то неудобства во время работы, сам видишь, мне некогда было заглянуть лишний раз. Теперь ты совершенно свободен от всех обязательств и можешь отправиться домой с помощью кольца.
– Никаких претензий, – сказал я. – Прощай.
Заллус растворился в воздухе, и я шумно вздохнул. Как плохо, оказывается, я представлял себе этот мир!
И здесь бандит прячется под броней дипломатической неприкосновенности – да так надежно, что боярин, может, и не знаменитый, но явно небезызвестный и едва ли в шутку названный стражем порядка, даже голову не стал забивать мыслью о его пленении.
Черномора связали, экипажу «Левиафана» велели до поры не трогаться с места (я для наглядности показал волну выше грота и намекнул, что если ослушаются, одной такой не отделаются), и плот в окружении шлюпок тронулся к острову.
Наверное, это уже и была победа. Враг разгромлен, ветер еще не развеял едкий запах порохового дыма, заклятия сняты с меня (убежден, что совершенно – ведь иначе я бы наверняка взялся требовать правды, а зачем Заллусу лишняя морока?). Однако чувства торжества не было, испытывал я только усталость. Слишком много событий за один день, еще только клонившийся к вечеру.
А работы впереди – невпроворот…
Хорошо, ратники успели повязать викингов. Те уже сообразили, что испугались совсем небольшого отряда, и испуг их переплавился в злобу. А ведь по острову еще шатались сколько-то упущенных из виду халландцев, пусть ничего толком не знающих, но вполне способных собраться толпой! Я уговорил Петра Кривова оставить на берегу человек пятнадцать, а остальных пустить со мной на гору. С каждой минутой я все больше беспокоился за оставшихся там и желал только одного – чтобы были рядом.
Наше возвращение на берег пришлось как нельзя кстати. Черномор, связанный, с кляпом во рту, что-то яростно мычал, но всем недосуг было слушать его. А когда колдуна понесли с плота, началось что-то непонятное и жуткое. Будто руки невидимого великана мяли тело Черномора. А кричал он при этом так, что дурно делалось.
– Ему нельзя ступать на берег! – вспомнил я. – Скорее положите его обратно на плот, пусть там ждет. Никуда не денется…
Блестевший бисеринками пота лоб Черномора разгладился, он шумно перевел дыхание, когда его отнесли на корму. Но глаза горели неподдельной ненавистью.
Зато на викингов зрелище припадка произвело самое благотворное впечатление. В конце концов, никто же из них в магии не разбирался – и пережить то, что пережил Черномор, не хотел.
Кривов остался на берегу с дюжиной бойцов, остальных отпустил со мной, и я поспешил к озеру. Слава Богу, там все было в порядке. Только Семен Алексеевич воззрился на меня как на призрак коммунизма, и я еле сообразил, что в человеческом обличье он меня еще не видел. Сам-то я за сегодня привык ипостаси менять.
Цветок с единственным лепестком смотрелся жалко и сиротливо.
– Получилось, – без малейшего стеснения прижимаясь ко мне, сказала Настя.
– Получилось, – кивнул я. – Кому сказать, не поверят: на удаче колдуна обыграли!
– Может, он и не человек, но когда-то и ему необходимо везение. Ты молодец, Чудо, ты просто умница!
– Мне повезло, – улыбнулся я.
Ратники сделали носилки, мы положили на них Рудю и отправились вниз. Мне не слишком хотелось оставлять Аленький Цветочек, но Баюн вызвался посторожить его, тем более, он еще не считал остров безопасным для котят и не желал их отпускать далеко от убежища.
Рудя поправлялся на глазах и даже порывался слезть с носилок. Хотя зелья у нас не осталось, целительный амулет теперь действовал в полную силу. Еле удалось нам уговорить его: потерпи сейчас, потом быстрее на ноги встанешь.
Платон, мудрый человек, ненавязчиво стал нахваливать рыцарскую доблесть, рассказывая ратникам, какие страшные мучения претерпел саксонец – слушая его, Рудя и сам я осознал тяжесть своих скорбей.
Настя была необыкновенно тиха, тоже умаялась, наверное. Даже ее энергия небесконечна. Идет, опираясь на руку отца, и почти не отвечает на его расспросы…
Внезапно один из ратников, старшина, остановился, подняв руку: внимание!
Носилки с Рудей опустили на землю, мечи поползли из ножен.
– Стену щитов! – крикнул старшина.
Меня, Платона и Настю с купцом мигом оттеснили в середину, а вокруг нас сомкнулись ряды русичей, отгородившихся от леса щитами.
