Шарлотта снова занялась глажкой, а когда закончила, стала месить тесто для ежедневной выпечки хлеба. Потом начала было мыть банки для джема, но тут раздался стук в дверь. Грейси отбросила швабру и побежала открывать. Минуту спустя она вернулась, запыхавшись, вся сияя от возбуждения.
– Ох, мэм, это леди Эшворд вернулась… я хочу сказать, миссис Рэдли, она вернулась из свадебного путешествия! И вся такая красивая и счастливая!
И в самом деле, следом за ней вошла Эмили, вся увешанная красивыми пакетами, завернутыми в упаковочную бумагу и перевязанными лентами, – крутящийся водоворот юбок из шумно шелестящей тафты роскошного бледно-зеленого цвета. Она вывалила всё на кухонный стол, не обращая внимания на банки, и обняла Шарлотту, так яростно прижав ее к себе, что та чуть не потеряла равновесие.
– Ох, как же я по тебе соскучилась! – жизнерадостно воскликнула она. – Как здорово снова оказаться в Лондоне! Мне тебе надо очень многое рассказать, я бы просто не вынесла, если бы тебя не оказалось дома. Я от тебя сто лет никаких писем не получала – конечно, я вообще не получала никаких писем с тех пор, как мы уехали из Рима. На море так скучно, если, конечно, не возникнет какой-нибудь скандал или не случится что-то между пассажирами. А ничего такого не было… Шарлотта, как это человек может провести всю жизнь, играя в безик или в баккара, или обмениваясь какими-то глупыми историями, или высматривая, у кого самый модный турнюр или самая элегантная прическа? – Тут она отступила назад и уселась на один из кухонных стульев.
Грейси стояла столбом, словно приросла к месту, широко раскрыв глаза; ее воображение бурлило, представляя корабли, полные играющих в карты аристократов в роскошных одеждах. Ее швабра все еще стояла, прислоненная к стене в коридоре, а пылевая тряпка торчала из-за пояса фартука.
– Вот! – Эмили схватила самый маленький пакет и протянула его ей. – Грейси, я привезла тебе шаль из Неаполя!
Девушка была вне себя от восторга. Она смотрела на Эмили, словно та вдруг материализовалась перед нею по какому-то волшебству. Чувства так переполняли ее, что она не могла произнести ни слова. Ее маленькие ладошки сомкнулись на пакете, стиснув его сильно-сильно… Слава богу, это была материя, а не то содержимое пакета непременно разбилось бы.
– Открывай! – скомандовала Эмили.
Грейси наконец обрела дар речи.
– Это что ж, мне, миледи? Мне?!
– Конечно, тебе, – ответила ей Эмили. – Когда пойдешь в церковь или просто выйдешь на улицу, ты должна набрасывать ее на плечи, а если шаль кому-то понравится, скажешь, что ее тебе привезла подруга с Неаполитанского залива.
– Ох! – Грейси трясущимися пальцами развернула бумагу, а когда из нее выпал волнистый поток красно-сине-золотого шелка, выдохнула в полном экстазе. Тут она вдруг вспомнила о своих обязанностях и бросилась в коридор к своей швабре, прижимая к груди только что обретенное сокровище.
Шарлотта улыбнулась, ощутив прилив радостного возбуждения, который, видимо, не будет превзойден восхищением от любых других подарков, которые Эмили могла привезти Джемайме и Дэниелу.
– Это очень мило с твоей стороны, – спокойно сказала она.
– Чепуха! – отмахнулась Эмили, сама слегка сконфуженная. Она унаследовала немаленькое состояние от своего первого мужа, а шаль стоила сущую ерунду; такая маленькая вещица, а сколько от нее радости! Она разложила по столу остальные пакеты и нашла тот, на котором было написано имя Шарлотты. – Вот. Пожалуйста, разверни. Остальное – для Томаса и детей. А теперь рассказывай. Чем ты занималась все время после последнего отправленного мне письма? Приключения или происшествия какие-нибудь случались? С кем-нибудь интересным познакомилась? Или со скандально известным? Занимаешься каким-нибудь расследованием?
Шарлотта улыбнулась радостной и благожелательной улыбкой и, игнорируя этот поток вопросов, открыла пакет, аккуратно отложив в сторону оберточную бумагу – и чтобы помучить и подразнить Эмили, и потому, что бумага была слишком красивая, чтобы ее просто разорвать; она решила приберечь ее для подарков на Рождество. Внутри оказались великолепные букетики цветов ручной работы из роскошного шелка – для украшения шляпок. Они были столь великолепны, что Шарлотта даже ахнула, пораженная, когда их рассмотрела. С их помощью любая, самая обычная шляпка будет смотреться вполне достойной какой-нибудь герцогини, а если приколоть такой к юбке, то платье из обычной тафты тут же превратится в бальное. Один букетик был пастельно-розовых тонов, другой – кричаще-красный, а третий имел совершенно необычный оттенок, нечто среднее между розовым фламинго и пламенеющим костром.
– Ох, Эмили! Ты просто гений! – Шарлотта сразу же мысленно перебрала все новые возможности, которые открывались перед нею при наличии этих роскошных подарков, не говоря уж о самом удовольствии и наслаждении от их ощупывания, рассматривания и мечтания, что само по себе уже доставляло огромную радость, даже если не думать ни о чем другом. – Ох, спасибо тебе! Они такие изящные!
Эмили вся расплылась от удовольствия, более чем удовлетворенная.
– В следующий раз привезу зарисовки Флоренции. А тут вот дюжина платков для Томаса, шелковых и с его инициалами.
– Он будет в восхищении, – сказала Шарлотта с полной уверенностью. – А теперь расскажи о своем путешествии – все, что можешь, за исключением самых ужасно личных моментов.
Она вовсе не собиралась расспрашивать сестру, насколько та счастлива, да ей и не пришлось бы этого делать. Брак с Джеком Рэдли был совершенно внезапным, безумным и очень личным решением. У него не было ни денег, ни перспектив; кроме того, для Эмили это была весьма радикальная перемена в общественном положении. Особенно после Джорджа Эшворда, у кого были и деньги, и положение в обществе, да еще и титул в придачу. А она действительно любила Джорджа и очень переживала его смерть. Но Джек, при всей его сомнительной репутации, доказал все же, что его очаровательная внешность и прочие прекрасные качества оказались не такими уж поверхностными, как это казалось вначале. Он умел быть преданным другом, был смел, не лишен чувства юмора и с богатым воображением; был готов идти на любой риск ради дела, которое считал правым и справедливым.
– Поставь чайник, – велела Эмили. – А у тебя выпечка есть, печенье какое-нибудь? – Она понюхала воздух. – Пахнет просто восхитительно!
Шарлотта послушно поставила на плиту чайник и села, готовая слушать.
Эмили писала ей регулярно, если не считать последние пару недель, которые провела в море, в длинном путешествии из Неаполя в Лондон. Плыли они намеренно медленно, заходя по пути во множество портов, но оттуда она писем не посылала, полагая, что они не доберутся до Шарлотты раньше, чем доберется домой она сама. И теперь слова лились из ее рта сплошным потоком – описания Сардинии, Балеарских островов, Северной Африки, Гибралтара, Португалии, Северной Испании и атлантического побережья Франции.
Для Шарлотты все это были места, полные магии, неизмеримо далекие от Блумсбери и деловых улиц Лондона, от ее домашних дел, детей и рассказов мужа о том, как прошел очередной его день. Она никогда их не увидит, и частью сознания Шарлотта очень жалела об этом; ей ужасно хотелось увидеть эти освещенные ярким светом разноцветные стены, почувствовать ароматы специй и фруктов, даже пыли, ощутить горячие солнечные лучи и услышать непривычные ритмы чужих наречий. Они бы дали пищу для ее воображения, на многие годы обогатили бы ее память. Но кое-что она, несомненно, могла почерпнуть из рассказов Эмили и обогатиться таким образом, не испытав приступов морской болезни, тягостных переездов в переполненных дилижансах, крайне неудовлетворительных санитарно-гигиенических условий и огромного множества разнообразных насекомых, которых Эмили описывала с отталкивающими подробностями.
