Лицо управляющего утратило юмористическое выражение, словно это выражение стерли с него губкой; вместо этого оно стало строгим и суровым. Он не стал более сопротивляться.
– Феннеди его терпеть не мог, – сказал он, откидываясь назад и начиная зачитывать нечто вроде каталога, но в его голосе звучало больше понимания, чем уверенности. – Они ссорились по любому поводу, начиная с состояния монархии и кончая состоянием сточных канав, а также всем, что находится между этими двумя темами. И еще Ниммондс. Старик, он привержен старым понятиям и идеям, от которых не имеет намерения отказываться. Шоу доказывал ему, что теперь существуют более прогрессивные методы лечения, но, к сожалению, делал это в присутствии пациента, который быстренько переходил к другому лечащему врачу, прихватив с собой свое немаленькое семейство.
– Бестактность, – согласился Питт.
– Это его второе имя. – Управляющий вздохнул. – Но он спас жизнь этому человеку. И есть еще Хэншоу – он молод и полон новых идей, но Шоу и с ним не желает считаться; говорит, что это еще толком не опробовано и рискованно. Он упрям, как последний мул, вот Хэншоу и потерял всякое терпение. Но я не думаю, что он затаил обиду. Вот и всё, что я могу вам сообщить.
– Итак, никакого такта, никакой сдержанности при общении с коллегами, а вот как насчет неуместного или непристойного поведения с пациентами? – Питт все еще не был намерен сдаваться.
– У Шоу? – Брови управляющего взлетели вверх. – Черт бы побрал ваш натуралистический подход, но, надо полагать, так и нужно… Нет, я ни о чем подобном не знаю, он вообще-то милый и энергичный человек. Можно вполне представить, что некоторые женщины могли вообразить себе то, чего на самом деле не было.
Его прервал резкий стук в дверь.
– Войдите! – сказал управляющий, бросив в сторону Питта извиняющийся взгляд.
В дверь просунул голову тот самый молодой человек, которому так не понравился Питт. На его лице по-прежнему было выражение полного отвращения.
– Пришел мистер Маршан, сэр. – Он намеренно игнорировал Питта. – Из ратуши.
– Передайте ему, что я освобожусь через несколько минут, – без какой-либо спешки ответил управляющий.
– Из ратуши, – повторил молодой человек. – Это очень важно… сэр.
– Это тоже важно, – четко и твердо сказал управляющий, не меняя положения. – От этого может зависеть жизнь человека. – Потом он скорбно улыбнулся, осознав некоторую двусмысленность последнего заявления. – И чем дольше вы будете там стоять, Спунер, тем больше времени пройдет, прежде чем я закончу здесь и смогу встретиться с мистером Маршаном! Ступайте, молодой человек, и передайте ему, что я скоро буду.
Обиженный Спунер убрался, закрыв дверь довольно резко, насколько у него хватило смелости. Управляющий снова повернулся к Питту и чуть покачал головой.
– Шоу… – напомнил ему инспектор.
– Некоторые женщины вполне могли в него влюбиться, вполне, – продолжил управляющий, снова покачав головой. – Такое случается. Странные это отношения – врач и пациентка; они настолько личные, но одновременно и практические, так что в какой-то мере в них соблюдается определенная дистанция. Не единожды бывало и такое, что эти отношения выходили из-под контроля или кто-то неправильно их понял – например, муж или отец пациентки. – Он вытянул губы. – Ни для кого не секрет, что Альфред Латтеруорт считает, что его дочь слишком высокого мнения о Шоу и настаивает на том, чтобы посещать его одной, без сопровождения, а также отказывается обсуждать то, что происходит между ними и какой у нее может быть недуг. Красивая девушка, многообещающая. Старина Латтеруорт сделал себе состояние на хлопке. Не знаю, кто еще мог положить на нее глаз. Сам-то я живу не в Хайгейте.
– Благодарю вас, сэр, – искренне поблагодарил его Питт. – Вы потратили на меня столько времени и очень помогли мне – по крайней мере, в исключении некоторых возможных подозреваемых.
– Не завидую я вам с этой вашей работой, – ответил управляющий. – Я-то полагал, что это у меня трудная работенка, однако, боюсь, ваша будет потруднее. Доброго вам дня.
Когда Томас вышел из здания больницы, осенний вечер уже опустил на землю мрак, и газовые фонари уже были зажжены. На дворе стоял октябрь, и первые опавшие листья похрустывали под ногами, когда инспектор направлялся к перекрестку, где можно было поймать кеб. Воздух был прозрачен и чист, и это заставляло предполагать, что через неделю-две ударят морозы. Бесконечно далекие звезды посверкивали в небе, блестели и подмигивали в холодном воздухе. Здесь, в Хайгейте, не было ни тумана, поднимавшегося от реки, ни дымов от заводов и фабрик, не было и плотно населенных домов, тесно прижавшихся друг к другу. Томас ощущал порывы ветерка, дующего с полей, чувствовал приносимые им запахи, слышал лай собак в отдалении. Надо бы как-нибудь забрать Шарлотту и детей и выехать на недельку в деревню. Она уже давно никуда не выбиралась из Блумсбери. Ей это понравится. И Питт начал размышлять о том, как бы что-нибудь сэкономить, хоть немного, чтобы собрать достаточно деньжат для осуществления этой идеи, и представил себе ее лицо, когда он ей об этом скажет. Пока что надо держать это при себе, пока не придет время.
Он шел по протоптанной тропинке и так глубоко задумался, что первый встреченный кеб проехал мимо и успел перевалить через вершину холма и исчезнуть из виду, прежде чем он это осознал.
На следующее утро Томас вернулся в Хайгейт в надежде узнать, не удалось ли Мёрдо выяснить что-нибудь интересное; но того не было на месте, он явно уже шел по горячему следу и оставил на столе лишь краткие заметки. Питт поблагодарил дежурного сержанта, который все еще злился на него за вторжение в дела их участка, с которыми, как он полагал, они вполне могли бы справиться и сами. Инспектор вышел на улицу и отправился обратно в больницу с целью побеседовать с дворецким доктора Шоу.
Тот полусидел в кровати и выглядел изможденным и измученным. Глаза глубоко ушли в глазницы от шока и боли, он был небрит, а левая его рука была вся в бинтах. На лице были заметны царапины, на одной уже образовался струп. Врач мог бы и не сообщать Питту, что этот человек получил сильные ожоги.
Томас остановился возле кровати и, несмотря на царящие здесь мощные запахи крови, карболки, пота и слабого аромата хлороформа, вдруг почувствовал вонь дыма и мокрых угольев, словно вновь оказался перед обгоревшими руинами дома, а потом видел, как вытаскивали на носилках обгоревшее тело Клеменси Шоу, в котором с трудом можно было опознать что-то человеческое, и отправляли его в морг. Злость и гнев, возникшие где-то внутри, съежились в комок в районе желудка и груди, а Питт все никак не мог найти нужные слова, не мог их произнести, не мог заставить себя заговорить.
– Мистер Бердин?
Дворецкий открыл глаза и посмотрел на вошедшего безразличным взглядом.
– Мистер Бердин, я инспектор Томас Питт из столичной полиции. Меня направили в Хайгейт с целью выяснить, кто поджег и сжег дотла дом доктора Шоу… – Он не стал упоминать имя Клеменси. Может быть, ему про это еще не говорили. Таким жестоким сообщением можно вызвать никому не нужный шок. Его проинформируют позже, в мягкой форме, когда с ним кто-то сможет побыть, возможно, даже сможет утешить, если такое сообщение ухудшит его состояние.
