– Не знаю, сэр, пока невозможно сказать. Дом превратился в сущий ад. Мы его вообще не видели – кажется, дело плохо.
– А Линдси?
– Его тоже никто не видел.
– Боже ты мой, ну и каша! – произнес Питт себе под нос, когда кеб, мотаясь, завернул за угол. Внешние колеса на секунду зависли в воздухе, после чего с грохотом опустились обратно на мостовую. Удар был такой силы, что их обоих здорово тряхнуло.
Путь в Хайгейт был долгий и трудный, и они больше не разговаривали. Да и говорить-то было нечего; каждый углубился в собственные мысли, дал волю собственному воображению, представляя себе огненную печь, к которой они приближались, а еще вспоминая обгоревшее тело Клеменси Шоу, когда его выносили совсем недавно из других обугленных развалин.
Красное зарево они увидели издалека сквозь окошко кеба, как только экипаж завернул за угол Кентиш-Таун-роуд и выехали на Хайгейт-роуд. На Хайгейт-райз лошадь резко встала, кебби соскочил на землю и отворил дверцу.
– Я не могу заставить ее идти дальше!
Питт выбрался наружу, и на него тотчас же навалилась волна жара, окутав его удушающим, ядовитым, ревущим и полным сажи облаком. Все небо казалось красным, и в него уходил яркий огненный столб. Искры сыпались вокруг дождем, разлетаясь в воздухе; белые и желтые, они взлетали вверх на сотни футов, потом падали вниз, дотлевая на лету. Улица была заполнена пожарными насосами, лошади бились и ржали в ужасе, когда рядом с ними падали горящие обломки. Люди сдерживали их, пытались успокоить. Вокруг царила полная неразбериха. На земле лежали пожарные шланги, подсоединенные к Хайгейтским прудам; люди бегали с кожаными ведрами, полными воды, передавали их по цепочке, но все, чего им удавалось добиться, это только защитить ближайшие соседние дома. Дом Линдси уже ничто не могло спасти. Питт и Мёрдо остановились на дороге, и тут огромная часть верхнего этажа обвалилась и с жутким грохотом рухнула вниз. За ней начали один за другим падать и разбиваться о землю балки и стропила, и вверх футов на пятьдесят с ревом и грохотом рванула гигантская вспышка пламени; жар от нее заставил полицейских отскочить назад, на противоположный тротуар, за живую изгородь, хотя они стояли достаточно далеко от горящего дома.
Одна из лошадей пожарных дико заржала, когда ей поперек спины упала горящая доска, и воздух немедленно наполнился запахом паленой шерсти и плоти. Лошадь рванулась вперед, вырвав вожжи из рук пожарного. Другой пожарный так быстро, что никто не успел подумать, схватил ведро с водой и выплеснул его на спину животному, погасив одним движением и огонь, и боль.
Питт бросился вперед и схватил лошадь под уздцы, повиснув на ней всем своим весом, та задрожала и встала. Мёрдо, который вырос на ферме, снял пальто, обмакнул его в другое ведро с водой, набросил на спину животного и крепко прижал.
Брандмейстер уже шел к Питту. Его лицо было все в полосах сажи; только глаза просвечивали сквозь эту маску, покрасневшие и полные отчаяния. Брови у него обгорели, а под черной пленкой на лице виднелись жуткие красные рубцы и ожоги. Одежда его была порвана, пропитана водой и перепачкана так, что невозможно было определить, какой она была раньше.
– Слуг мы вытащили! – выкрикнул брандмейстер, и его тут же одолел такой приступ кашля, что он с трудом сумел с ним справиться.
Он махнул им рукой, чтобы отошли еще подальше, и полицейские последовали за ним, пока не нашли место, где ощущалась хоть какая-то ночная прохлада, уменьшающая наплывы жара и горелой вони, а рев пламени, грохот рушащихся стен и треск горящего дерева были менее слышны. Лицо пожарного осунулось, он выглядел измученным; его снедали не только горестные мысли, но и понимание того, что он ничего не успел и не смог сделать.
– Ни того, ни другого джентльмена мы не обнаружили! – Не было смысла добавлять, что теперь на это уже нет никакой надежды, это было и так всем ясно. В таком чудовищном пожаре не мог выжить никто.
Питт хорошо это понимал, и тем не менее слышать это от человека, говорившего на основании многолетнего опыта, бесконечных надежд и борьбы, заставило его ощутить внутри себя некую зияющую пустоту, что стало для него полной неожиданностью. Он только сейчас понял, как привлекал его доктор Шоу, даже при том, что Томас не забывал о версии, что именно доктор убил Клеменси Шоу. Или, возможно, он принимал эту версию только умом, но, по его внутреннему суждению, это было невозможно. А что до Эймоса Линдси, то в отношении него вообще не было никаких подозрений, один лишь интерес и некоторое теплое чувство, поскольку он был знаком с Зенобией Ганн. А теперь осталось только чувство острой боли от этой потери. Злость и гнев появятся позже, когда рана хоть немного заживет.
Питт повернулся к Мёрдо и увидел, как тот потрясен и несчастен. Он был молод, убийства еще не стали для него привычным явлением, так же как и внезапные трагические утраты. Томас взял его за руку.
– Перестаньте, – тихо сказал он. – Нам не удалось это предотвратить, но нужно поймать его до того, как он проделает это еще раз. Или ее, – добавил он. – Это могла быть и женщина.
Мёрдо все еще не мог прийти в себя.
– Какая женщина способна на такое?! – Он махнул рукой назад, но оборачиваться не стал.
– Женщины ничуть не менее мужчин способны на страсть и ненависть, – ответил инспектор. – И на насильственные действия, если у них есть соответствующие средства.
– О нет, сэр!.. – инстинктивно начал возражать Мёрдо.
Аргументы ему давали его собственные воспоминания. Острый язычок – да, конечно; или, может быть, пощечина; несомненно, жадность, иногда; а еще холодность, сварливость, стремление всегда командовать и все критиковать; и поразительная, лишающая дара речи нечестность и несправедливость. Но насилие, да еще вот такое…
На Питта тоже нахлынули воспоминания, и он заговорил снова.
– Некоторые из самых гнусных убийств, которые мне приходилось расследовать, были совершены женщинами. И некоторых из них я очень хорошо понимал – когда узнавал, почему они на это пошли, – и жалел. Мы еще так мало знаем об этом деле – нам неизвестны реальные причины и страсти, разыгравшиеся под поверхностью…
– Нам известно, что у Уорлингэмов полным-полно денег, и у старого Латтеруорта тоже. – Мёрдо старался собрать в памяти все, что ему удалось узнать. – Мы знаем… мы знаем, что Паскоу и Далгетти ненавидят друг друга, хотя какое это имеет отношение к гибели миссис Шоу… – Он замолчал, пытаясь вспомнить что-нибудь более важное. – Мы знаем, что Линдси писал статьи и эссе о фабианском социализме, хотя это тоже не имеет отношения к миссис Шоу. Но доктор эти идеи поддерживал.
– Нет, вряд ли то были чувства и страсти, чтобы устроить погребальный костер вроде этого, – горько сказал Питт. – Нет, Мёрдо. Мы не слишком много знаем. Однако, клянусь Господом, мы все выясним! – Он развернулся и пошел обратно к брандмейстеру, который сейчас распределял своих людей, направляя их на защиту соседних домов. – У вас уже есть какие-то соображения? Пожар начался таким же образом, как и в прошлый раз?
