– Я вовсе не желаю выйти за него замуж! – По щекам Флоры уже текли слезы. Она прикрыла ладонью рот и впилась зубами в палец, словно физическая боль могла помочь снять напряжение и муку. – Он мой врач!
– Он и мой врач тоже! – Латтеруорт еще не понял, какая перемена в ней произошла. – Но я ж не пробираюсь к нему тайно, в заднюю дверь! Я иду к нему открыто, как честный человек!
– У тебя не такие неприятности, как у меня. – Ее голос прерывался, она задыхалась от слез, не поднимая глаз ни на кого из них, в первую очередь на Мёрдо. – Он разрешил мне приходить всякий раз, когда у меня начинаются боли, и я… и он…
– Боли?! – Латтеруорт пришел в ужас, его гнев испарился, оставив его бледным и перепуганным. – Какие боли? Что с тобой? Что у тебя болит? – Он уже приблизился к ней, словно опасался, что она вот-вот упадет. – Флора! Флора, что с тобой? Я приведу лучших докторов во всей Англии! Почему ты мне ничего не говорила, девочка моя?!
Она отвернулась от него и сгорбилась, вся съежилась.
– Это не болезнь. Это просто… прошу тебя, оставь меня! Надо же иметь хоть капельку порядочности! И приличия! Неужели я должна рассказывать о своих совершенно личных недомоганиях, да еще и в присутствии полицейских?!
Латтеруорт совсем забыл про Питта и Мёрдо. И теперь обернулся к ним, готовый наброситься на них со всей злостью и страстностью, и лишь в самый последний момент вспомнил, что это он требовал от нее откровенных объяснений, а вовсе не они.
– У меня нет недвижимости в Лондоне, мистер Питт. Если хотите, смею надеяться, я могу это доказать. – Лицо его было хмуро, но он твердо стоял, широко расставив ноги. – Мои финансовые дела всегда открыты для вас, вы можете ознакомиться с ними в любое время. Моей дочери нечего вам рассказать о ее взаимоотношениях с ее врачом. Тут все в полном порядке, это ее личное дело, ее право – и так будет оставаться всегда. Так требуют правила приличия. – Он с вызовом посмотрел на Питта. – Уверен, вам бы не захотелось, чтобы медицинские проблемы вашей жены стали предметом обсуждения среди посторонних мужчин. Я же не знаю более ничего, что могло бы вам помочь. Так что доброго дня, джентльмены. – И он позвонил горничной, чтобы та проводила их к выходу.
Питт послал Мёрдо еще раз опросить бывших слуг доктора Шоу. Дворецкий потихоньку поправлялся, так что уже мог говорить более внятно. Может быть, он припомнит какие-нибудь подробности, о которых забыл, потому что был в шоке и испытывал сильные боли? И еще лакей Линдси тоже может оказаться более разговорчивым при второй попытке его расспросить. Томас особенно хотел выяснить, что этому малому известно о последних двух днях жизни Линдси перед пожаром. Что-то такое этому должно было предшествовать, какое-то слово или действие, что ускорило такое развитие событий. Так что все клочки информации, собранные там и сям, могут принести нужный ответ.
Сам же Питт вернулся в меблированные комнаты, где рассчитывал дождаться Шоу, готовый ждать столько, сколько потребуется, и расспрашивать его до тех пор, пока не услышит ответы хотя бы на некоторые вопросы, сколько бы времени это ни заняло и каким бы жестоким ему при этом ни пришлось быть.
Хозяйка меблирашек уже привыкла к тому, что к ней все время являются какие-то люди, желающие видеть доктора Шоу и просящие позволения посидеть у нее в гостиной и дождаться его возвращения. К Питту она отнеслась с сочувствием и симпатией, забыв, кто он такой, и решив, что это один из пациентов доктора, которому не помешают ласковое слово и чашечка горячего чаю.
Томас принял и то, и другое с некоторыми угрызениями совести и минут двадцать сидел у камина, стараясь согреться, пока не пришел доктор Шоу, создав некоторый переполох. Он поставил свой саквояж на стул у письменного стола, трость запихнул в угол, забыв сунуть ее в подставку у дверей холла, шляпу бросил на стол, а пальто приняла у него хозяйка, дожидавшаяся, когда он его снимет. Она забрала у него и остальные вещи – шарф, перчатки, потом шляпу и трость – и вынесла все это, словно уже привыкла так делать и это доставляло ей удовольствие. Вероятно, она даже за эти несколько дней уже успела проникнуться к нему самыми теплыми чувствами.
Шоу смотрел на Томаса с некоторым удивлением и с настороженностью, но без неудовольствия.
– Доброе утро, Питт. И что теперь? Вы что-нибудь узнали? – Он стоял почти в середине комнаты, руки в карманах, устойчиво и неподвижно, но производил между тем впечатление человека, готового к самым активным действиям и только и дожидающегося чего-то, чтобы понять, что это могут быть за действия. – Так что произошло? Что вы выяснили?
Питт пожалел, что ему нечего сообщить доктору, чтобы хоть как-то его успокоить; ему было очень неудобно, что он до сих пор не имеет представления о том, кто учинил эти пожары и почему, не говоря уж о том, кто был истинной целью покушения – сам Шоу или Клеменси. Сначала он полагал, что это был Шоу; теперь же, после того как Шарлотта убедила его, что причиной пожаров стала деятельность Клеменси, вознамерившейся вывести на чистую воду тех, кто наживался на трущобах, его прежняя уверенность заколебалась. Но смысла лгать доктору не было никакого; это было бы мелко, да и оба они заслуживали лучшего.
– Боюсь, я больше ничего не узнал. – Инспектор заметил, как напряглось лицо Шоу и из глаз его исчезло настороженно-саркастическое выражение. – Извините, – с несчастным видом добавил он. – Эксперты не сообщили мне ничего нового, разве что, по их мнению, пожар начался одновременно в четырех разных местах вашего дома и в трех в доме мистера Линдси. Он был подожжен с помощью какой-то горючей жидкости, вероятно, обычного керосина для ламп; им облили портьеры в комнатах нижнего этажа, где огонь должен был быстро разгореться, устремиться наверх, охватить весь оконный проем, а затем и деревянную мебель.
Шоу нахмурился.
– Но как они попали внутрь? Мы бы услышали звон разбитого стекла. А я точно не оставлял окна первого этажа открытыми.
– Стекло нетрудно вырезать, – заметил Питт. – И это несложно проделать бесшумно, если налепить на него с помощью клея лист бумаги. В криминальном сообществе это называется «навести глянец». Конечно, они пользуются таким приемом, чтобы пролезть внутрь и открыть замок на двери, а вовсе не для того, чтобы облить все керосином и бросить туда зажженную спичку.
– Так вы считаете, что это был обычный вор, который стал убийцей? – Шоу недоверчиво приподнял бровь. – Зачем, черт возьми? Это же не имеет никакого смысла! – Он был явно разочарован в первую очередь самим инспектором, поскольку у того нечего было ему сообщить, ни нового, ни примечательного.
Питт был уязвлен. Даже при том, что Шоу вполне мог оказаться убийцей – хотя ему была ненавистна подобная мысль, – он по-прежнему относился к доктору с большим уважением и стремился добиться, чтобы и тот относился к нему по-доброму.
– Я вовсе не считаю, что это был обычный вор, – быстро сказал он. – Я просто говорю, что это самый обычный способ вырезать стекло бесшумно. К сожалению, в этой куче битого стекла, кирпичей и обломков дерева было невозможно найти что-то, что подтверждало бы эту версию или опровергало ее. Там все истоптали пожарники, а остальное было завалено рухнувшей кладкой. Если и были осколки разрезанного, а не разбитого стекла, они давно уничтожены. Не то чтобы это нам что-то дало, если бы мы их нашли, разве что подтвердило бы, что поджигатель туда явился хорошо подготовленный – опытный и с нужными для поджога материалами. А это и так совершенно очевидно.
