Книга Ожог, страница 99. Автор книги Василий Аксенов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Ожог»

Cтраница 99

– Свинья, отдавай ключи! Забирай все свои пистоны, тоже мне счастье! Они тоже идут шесть к одному, так и знай, а мой миленький Адольф все еще меня обожает и примет меня в любой день, а грязную свою узбечку из посольства сразу прогонит! Погоди, погоди, я все расскажу Адольфу, а он кому следует в министри оф калчур!

Интеллигентный творческий «блейзер» взревел тут в ответ бычьим рыком:

– Держи шершавого, мандавошка! Адольф мне лажи не сделает!

– Это варум же, варум?! – взвизгнула европеянка.

– Свои люди! – загоготал он.

Терпеть все это не было уже сил

Я медленно шел по мокрой ночной мостовой. Через улицу, по которой одна за другой проносились машины, я видел сплошную линию желтых домов, чьи фасады ярко были освещены аргоновыми фонарями. Не было ни души в этих домах, ни возле них, удушающее бездушие охватило меня перед этими домами, и лишь подобие души я увидел под аркой проходного двора, где блестела, удаляясь, цепь холодных луж

и где в глубине сквозил переулок, в конце которого смутно различалось дерево, черное дерево, как пучок бронхов, как слабое подобие души.

Прислониться к дереву щекой. Постоять несколько ми-нут в тишине. Сохранить хотя бы остатки человеческого достоинства. Бронхиальное дерево, Артериальный пучок. Сердце России.

Там, в сердце России, с крыльца сельпо, если бы я был русским писателем, передо мной открылась бы чистая долина, пересеченная тихой рекой, задумчивые бронхиальные деревья осокорей, длинные шеи извечных колодезных журавлей, и я почувствовал бы, будь я русским врачом, мерный пульс и спокойное дыхание родины, и передо мной открылось бы пространство чистоты, не тронутое порчей.

Геннадий Аполлинариевич Малькольмов

пересекал ночную улицу. Одна из машин вопросительно притормозила, другая с безразличной наглостью чиркнула по пяткам. Малькольмов вошел в сырой, теплый и темный проходной двор, откуда был виден переулок, уходящий к прудам и к высоким, очень хорошим или, как говорят в Москве, цэковским домам.

По переулку к прудам неслись два оголтелых автомобиля, и навстречу полз третий, осторожный. Еще один автомобиль, еле слышно журча, выполз из подворотни. Штук семь или восемь автомобилей спали возле огромного мрачного Дома звукового архива.

Дом звукового архива и ночью, и днем хранит угрожающее молчание и внушает прохожим мимолетный страх. Никто толком не мог бы и ответить – откуда взялся этот стpax. Вроде бы ничего особенного – Дом звукового архива. Обычнейший мрачный билдинг, каких в Москве сотни. Ну, конечно, хранятся здесь в скучноватой пыльноватой тиши государственные тайны, разные звуки, выстрелы, любовные стоны, праздничные марши. Ну и что ж тут особенного? Нет, почему-то вот берет мимолетная оторопь, когда проходишь мимо. Может быть, раньше здесь что-то недоброе было – Берия ли гулял, внебрачный ли сын туруханского пленника коптил небо под охраной гвардейской роты? Толком никто ничего не знает.

Малькольмов, стоя перед враждебным строением, сильно боролся со страхом и поборол его. Гордясь своими морально-волевыми, Малькольмов еще дважды поборол страх и прошел мимо враждебного строения уже с полным равнодушием. Посрамленный Дом звукового архива, надвинув на лоб полоску черного мрамора, мрачно смотрел ему вслед средневековыми окнами поздних тридцатых.

Еще одна машина выскочила из-за угла. Ее развернуло в луже, шмякнуло о гранитный выступ архива, и она уехала к Садовому кольцу, пьяно вихляясь. Наступила тишина.

– Господи! – прошептал Малькольмов. – Боже мой!

Перед ним в луже лежало, раскинув руки, большое мужское тело. Блестели под луной медные пуговицы пиджака. Он подошел поближе и увидел густые пучки набрюшных волос, выбившиеся из-под безобразно разодранной, просто распаханной рубашки.

Малькольмов с облегчением подумал, что это, конечно, человек не его круга. Люди его круга не лежат в этот час бесчувственно в лужах, а в тиши своих маленьких квартир слушают Мессу си минор Баха, кропотливо и смиренно трудятся над чем-то непреходящим, над чем-то нетленным, быть может, над важнейшей для человечества проблемой Лимфы-Д, тихо покуривают и попивают крепкий чаек, тихо мечтают о спасении в сердце России. Да, это явно человек не его круга.

– А все-таки я и ее бы поволок, – громко сказал человек из лужи.

– Кого? – спросил Малькольмов.

– Да старушенцию же, – с досадой проговорил тот, как бы напоминая Малькольмову недавно прерванный разговор. – Неужели ты не помнишь эту легкую задачу? Ты сам мне ее задал. – Он положил ладони под затылок, словно лежал не в луже, а на диване. – Если бы газ летел по переулку и надо было бы кого-нибудь спасать, мальчонку или ту старую ветошь, то есть надо было бы делать выбор, я бы обоих поволок – и мальчонку, и ветошь эту никчемную. Понимаешь? Таков мой выбор. Нельзя оставлять старуху на явную гибель, даже если из-за нее и всем будет крышка. Таково решение, понимаешь?

Он сел и, зачерпнув из лужи воды, потер себе лицо.

– Я, видно, ошибся, – прохрипел он, – вы, видно, не Пантелей. Вы кто-то другой. Кто вы, ночной прохожий?

– Я смиренный русский врач, – поклонился Малькольмов.

– А я смиренный житель лужи. Интересно, может ли русский врач сделать человеку укол от всей его беды?

– Не всякий русский врач, но вы как раз напали на такого.

…Пока они шли к секретной поликлинике УПВДОСИВАДО и ЧИС, житель лужи горестно рассказывал Малькольмову о своей жизни:

– Я несостоявшийся сын довольно подлых родителей. Сегодняшний вечер обернулся для меня неожиданной катастрофой. Мои лучшие вещи порваны, испачканы, посрамлены. С моими родителями такого не случалось никогда. Такое случалось с моими дедами и бабушками, но с родителями никогда. Давайте помолимся?

Перед ними в глубине палисадника светился чистый православный крест. Там была маленькая, недавно реставрированная церковь, в которой уютно размещались две организации: Музей глиняных игрушек и Общество слепых. Организации, как видно, жили мирно, ладили друг с другом, и церковь от этого согласия, конечно, выигрывала – сияла чистыми белыми боками, зелеными разводами, золотыми звездочками на маленьких синих куполах. К тому же она охранялась государством как памятник русского зодчества, и это тоже помогало ей прилично жить свою трехсотлетнюю жизнь.

Малькольмов и его спутник, ночной страдалец, встали нна колени и помолились.

– Вы как-то странно креститесь, – сказал страдалец. – Креститесь как-то дико, чепухово.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация