К тому же, северяне не учли, что на стенах стоит немало керлов, знающих, что такое борьба за жизнь. Они отлично стреляли, и уже это досаждало датчанам весьма серьезно.
Эльфред сперва жалел, что отослал Ассера, потом жалеть перестал. Ассер прекрасно знал язык датчан, принц понимал его намного хуже, но даже его знаний хватило, чтоб понять, какие оскорбительные вещи кричат противнику северяне, видимо, надеясь таким образом выманить его за стены. Эльфред радовался, что его люди не могут понимать, что орут штурмующие. Если бы понимали, может статься, принцу и не удалось бы удержать разъяренных солдат.
Воинов у него мало, и почти все те, что еще могли сражаться — легко ранены. Выводить их в поле было бы самоубийственным шагом.
Он старался присутствовать на стенах и следить за всеми стычками датчан. Его присутствие успокаивало воинов и дисциплинировало крестьян — они выпускали стрелы лишь тогда, когда были уверены в прицеле, и не горячились. К тому же, хоть штурм шел совершенно традиционно, принц был уверен, что в любой момент его может ждать какая-нибудь неожиданность, и лучше быть на месте. Наверное, именно поэтому он узнал о смерти своего брата одним из последних.
Эльфред был еще молод — неполные двадцать два — и к смерти относился совершенно спокойно. Он выслушал Осмунда, сообщившего ему, что Этельред полчаса назад испустил дух (Осмунд был сильно ранен в плечо и не мог сражаться, но ходил легко), кивнул и вернулся к тому, что ему казалось более важным — к штурму.
Лишь поздно вечером он осознал, что остался один… Нет, у него есть и жена, и сын, и, даст Бог, в скором времени появится на свет еще один малыш, и дальних родственников у Эльфреда немало.
Но от той его семьи, которая была до Эльсвисы и до Этельверда, не осталось никого.
Мать Эльфред не помнил. Осбурга умерла вскоре после рождения младшего сына. Никто не говорил о том, что она умерла от родов, но лекари объясняли, что причиной ее смерти все-таки стала плохо вылеченная послеродовая горячка — так называли любой жар, обрушившийся на несчастную роженицу после разрешения от бремени. Облик родительницы так и остался для Эльфреда тайной — его вырастила кормилица, крепкая и полная женщина, супруга одного из Суррейских танов. Впрочем, ее тоже уже не было в живых.
Отца принц помнил плохо. Тот умер, когда мальчику было всего пять лет, и хоть из глубин памяти время от времени наплывало что-то смутное — ощущение, запах, прикосновение жесткой ладони — по сути, ничего особенного. Также и старший брат, Этельбальд, не оставил в памяти мальчика никакого следа. Про него говорили, что он был весьма дурным человеком. Когда принц достиг того возраста, когда он уже был способен, опираясь на факты, делать собственные выводы о природе человека, он согласился с чужими выводами. Этельбальд поступал недостойно.
Этельберта младший брат помнил получше. Этельберт был очень спокойным человеком, похожим на отца и весьма добродушным. Он уделял брату не так много внимания, как Этельвольф, но никогда не шпынял его, дарил подарки и следил, чтоб Эльфред изучал не только Священное Писание, но и военное дело, которое в нынешние времена совершенно необходимо любому знатному человеку.
А теперь вот ушел и Этельред. Не осталось в живых никого из братьев.
Над миром сгущалась мгла, датчане на берегу жгли костры, оттуда тянуло запахом гари и ароматом каши с мясом. Темнело, небо казалось по-прежнему ясным, но на земле скоро стало — хоть глаз выколи. В полумраке жили только огоньки, обильно заткавшие и берег Уиллеи, и стены Уилтона, где опасались тайного ночного штурма. Эльфред чувствовал, насколько он устал, и, прикрыв глаза, вдыхал холодный вечерний воздух. У него не получалось надолго задуматься о брате — давило безразличие, корни которого лежали в сильнейшем напряжении последних дней.
Когда за спиной что-то зашелестело, принц попросту отказался на это реагировать. Истома и оцепенение захватили его в свои силки, и Эльфред, наверное, уже слабо сознавал происходящее вокруг. Но в какой-то момент его тело само развернулось, и правая рука схватилась за рукоять меча у пояса. Молодой воин даже не успел ни о чем подумать. Он и не пытался думать — он уже спал.
В следующий миг сон испарился. Принц увидел перед собой взблеск металла, больше почувствовал, чем уловил движение, и оцепенение тут же изгнала жажда жизни. Чутье воина безупречно, и он ушел от удара с ловкостью, какой невозможно ожидать от неготового к нападению человека. Меч со скрежетом вылетел из ножен, и кончик его прошелся по камню, выбив сноп искр. «Затупился», — машинально отметил Эльфред.
Он не мог разглядеть, кто на него напал, да вначале это его и не заинтересовало. Мало ли кому понадобилась его жизнь, и по какой причине — сперва надо выжить, а потом можно будет разбираться. Принц пожалел, что он без щита. У противника-то щит был, в этом Эльфред убедился очень скоро. Он сорвал бы с пояса ножны, чтоб их использовать, как импровизированный щит, но помнил, что ремешки перевязи крепки, пряжки тоже, и он только зря потратит время.
Противник попытался оттеснить его назад и прижать спиной к камню; поскольку щита у принца не было, ему приходилось парировать атаки своим мечом, а это было опасно. Металл мог не выдержать, или покрыться зазубринами, и финал известен: чужое оружие цепляет зазубрину, а дальше уже идет трещина.
Был еще один путь — атаковать самому, да так стремительно, чтоб враг не успевал замахнуться, лишь поднимать и опускать щит. Эльфред помнил, как узка стена Уилтона. Долго тут не побегаешь. И потому, увернувшись от очередного выпада, он накинулся на противника сам, с примерной яростью, будто мечтал дорваться до его горла.
Ему не пришла в голову еще одна возможность — закричать. Дозорные не так далеко, они мигом прибегут. И если бы на него напали с зубца, он бы так и сделал, решив, что имеет дело с хитрым и ловким датчанином. Но атака последовала со спины, значит, его противник — сакс, и, возможно, речь идет о недоразумении или ошибке.
Впрочем, кричал он или нет, но шум на стене вскоре привлек внимание дозорных. Они окликнули сражающихся, но, не дождавшись ответа, закричали во двор, призывая подмогу. По лестницам застучали сапоги.
В этот же миг противник Эльфреда низко опустил свой щит — он защищался от удара по ногам, и тут принц изо всех сил ударил по черному кругу ногой. Незнакомца отбросило на несколько шагов назад, будущий король Уэссекса прыгнул следом и принялся наносить удары куда попало. Только бы не позволить врагу встать, дать ему перехватить инициативу.
А когда подбежали дозорные с факелами и копьями, принц опешил — перед ним был Берн, эрл Лонг Бега, с которым он никогда не враждовал, и выражение глаз сакса развеяло все сомнения — об ошибке речи нет. Взгляд, который лишь на один миг высветил в ночи пук поднесенных факелов, наполняла злоба, причем вполне адресная.
Берн попытался ударить снизу — проигрышная попытка, потому что оружие вряд ли способно в этом случае приобрести убийственную силу, разве что его никто не станет отклонять. Принц отбил эту атаку сапогом и полоснул, не рассчитывая на затупившийся кончик. На лице эрла из Лонг Бега возникла длинная кровавая полоса, и злость сменило непонимание.
