Он шел вперед осторожно и бдительно, готовый при малейшем звуке спрятаться за один из стволов, но лес был совершенно безлюден. Опасаясь встречи с кем-нибудь из могущественных альвов, которые смогут защититься от его меча, скандинав решил не высовываться раньше времени. Сначала нужно было все разведать и убедиться, что он не наделает ошибок по недомыслию.
Он предполагал, если идти прямо и прямо, то рано или поздно он наткнется на альвийское селение, и, видимо, найдет тот самый пиршественный стол, за которым провел так много времени. Но встречаться с большим количеством альвов сразу ему как-то не хотелось. Он предпочел бы, образно говоря, оттащить в сторонку кого-нибудь одного и разобраться с ним. Агнар был уверен, что любой альв, кого ни возьми, сможет отправить его обратно в его время.
Вскоре тесный браслет, кольцо которого почему-то никак не удавалось разомкнуть, стал давить на запястье настолько, что уже не было сил терпеть. Помучившись несколько минут, он все-таки стянул его с руки. Оглядевшись, молодой мастер убедился, что снятие браслета не выкинуло его из альвийского мира. Решив, что он уже достаточно далеко зашел, скандинав успокоился и направился дальше уже более уверенно.
Тот момент, когда стволы вдруг сменились колоннами, а вместо зеленых крон над головой вознесся купол, сложенный из пластин полудрагоценного камня и хрусталя, отшлифованных до тонкости древесного листа, он не сразу заметил. В этом куполе были прорезаны узкие отверстия, звездой сходившиеся к центру, окнами их нельзя было назвать, но зачем еще могут быть нужны подобные «бойницы», Агнар не представлял. «Наверное, чтоб дождем заливало», – ухмыльнулся он.
Дальше край свода чуть понижался и превращался в изысканную ступенчатую арку, которая вела в каменный коридор. От красоты этого архитектурного чуда у молодого мастера перехватило дух. Первые несколько мгновений он просто любовался восхитительным каменным кружевом, к тому же, таким естественным, что в его рукотворность трудно было поверить. Потом мастер в нем победил зеваку, и скандинав принялся разглядывать свод и колонны, пытаясь разгадать, как это было сделано, и как можно было бы повторить.
В переплетении узора он в конце концов отыскал знакомые руны и символы, но прочесть их значение не сумел. Поколебавшись, он вошел в коридор, при ближайшем рассмотрении оказавшийся таким огромным, что здесь без труда поместился бы самый большой норвежский дом из тех, которые Агнару доводилось видеть. Капители колонн, поддерживающие каменный свод, возносились на непостижимую высоту. «Это могли строить только великаны, – решил Агнар. – Или же чары. Сильной же магией должен обладать тот, кто все это возвел».
Коридор постепенно раздался и превратился в зал, свод ушел вверх и потерялся в полутьме.
Агнар внимательно огляделся и понял, что стоит в огромной пещере, стены которой усыпаны мягко искрящимися друзами. Подняв голову, он разглядел под потолком широкую золотую жилу – ему однажды случилось увидеть такую на севере – разумеется, не тронутую, лишь вскрытую. Похоже, альвов мало интересовало золото. Жила начиналась где-то у основания одного из стрельчатых, узких, как лезвие клинка, и очень высоких бойниц, стремительно расширялась и, загадочно извиваясь, уходила во мглу свода.
Свет, падавший из стрельчатых окон, прорезанных в толще скалы, скрещивался над плоским камнем, на котором была вырезана узорная лента из переплетающихся символов. Он был пуст, и, подойдя к нему, молодой мастер в задумчивости положил на него браслет альвийки.
Зал казался поистине бесконечным, и потому в глаза не бросались террасы, короткие нефы и альковы, которых здесь в действительности было немало. Вертя головой, скандинав шел все дальше и дальше в глубину зала, но, опасаясь выходить далеко на открытое место, старался держаться у стены. Правда, получалось это далеко не всегда, и тогда он держался колоннады, или же просто срезал получившийся угол. Ему казалось, что, ступая по каменному полу этой пещеры, он совершает путешествие по миру, и хотелось ему только одного – ничего не упустить.
Но это было так же невозможно, как за пару дней познать все тайны бытия. Рассматривать пещеру и ее убранство можно было, пожалуй, на протяжении всей жизни.
Он остановился у тончайшей, почти прозрачной кисеи, закрывающей вход в один из закутков. Сначала ему показалось, что вход загораживает полоса света, лишь чуть плотнее, чем любой лучик, сумевший пробиться в зал сквозь пластинки слюды в свинцовом переплете окна. Но потом, решившись тронуть преграду рукой, обнаружил, что касается шелковой ткани. «За такую ткань любая валландская богачка отдала бы все, что у нее есть, – ухмыльнулся Агнар. – А моим соотечественницам она ни к чему. Наверное, в ней очень холодно».
Пытаясь найти, где же полог заканчивается и где мимо него можно проскользнуть, он с увлечением размышлял о том, как выглядела бы хорошенькая девица, завернутая в платье из такой вот ткани. Не найдя конца, молодой мастер досадливо плюнул и просто поднырнул под нижний край. Ныряя, он опасался, что здесь его ждет какая-нибудь хитрость, которая может стоить ему жизни, но к счастью никаких неприятных сюрпризов не встретил.
Закуток оказался сравнительно небольшим – это была ниша, аккуратно выдолбленная в скале, достаточно высокая и широкая, чтоб двигаться в ней без опаски, но не такая огромная, чтоб почувствовать себя неуютно. Каменные, искусно отшлифованные стены, как в жилом доме, украшали тканые и вышитые гобелены, а также два кольца для факелов, – видимо, рассчитанные на ночное время, поскольку сейчас, чтоб все подробно рассмотреть, Агнару вполне хватало света, падавшего из окна. На полу стоял большой светильник, полный масла, а на массивном валуне, обтесанном в форме полукруглого «стола» – переливчатая чаша, выточенная из хрусталя, в которой что-то загадочно играло, словно горный ручеек.
Он подошел и заглянул внутрь. Сначала ему показалось, что в воде, бурлящей на дне, извивается белая змея, но потом он понял, что это не так. В чаше действительно упруго бил родничок, и происходи это где-нибудь еще, а не в альвийском святилище, как скандинав окрестил это место, чаша почти мгновенно наполнилась бы, и вода полилась бы через край. Здесь же струя родничка лишь слегка волновала поверхность, однако вода оставалась на одном и том же уровне.
Агнар наклонился над чашей, и ему в лицо дохнуло сладостной свежестью. Во рту пересохло, и, вряд ли задумываясь о том, что колдовство, пропитывающее все здесь, а в особенности странный родничок, может оказаться смертельно опасным, он погрузил заскорузлую, потемневшую от грязи ладонь в воду и поднес ее к губам.
На вкус это была самая обычная талая вода из горного ручья. Именно такая, какую он пил, когда десятилетним мальчишкой вскарабкался на утес, считавшийся почти неприступным, и отдыхал на камне над морем. Мимо этого камня, обрываясь со скалы тонкой прерывистой струйкой, тек ручей, и вода из него была напитком триумфа, угощением удачи, лакомством взрослости – раз уж удалось туда добраться.
Агнар погрузил в чашу обе ладони, и кожа на них стала белеть. Казалось, будто вода вымывает из складок и трещинок пыль и золу, от которой не защититься ни одному кузнецу. Недоумевая, он вынул ладони из чащи, посмотрел на них и осторожно потер ими лицо, пригладил волосы. Странное чувство облегчения и обновления охватило его…
