Слуги там действительно были, двое, но оба спали, пристроившись на тоненьком тюфячке. С ними уже не церемонились — оглушать и связывать было бы слишком ненадежно. Двое англичан, проскользнув мимо предводителя, закололи их ножами и убрали с дороги.
На дворе была ночь, но в осажденной крепости спит хорошо если половина гарнизона. Правда, большинство солдат сидели в казарме, на конюшне, в поварне или дежурили на стенах. Тех киприотов, которые, ни о чем не подозревая, стояли на площадках или ходили по винтовой лестнице донжона, англичане сумели убрать без особого шума. Хорошо было и то, что если в замке не спит добрая половина людей, тихо — кто-то с кем-то разговаривает или перекрикивается, кто-то что-то роняет или тащит на себе, постанывая от тяжести.
О существовании потайного хода не знал почти никто, и появления вражеских солдат внутри крепости никто не ожидал. Проникнуть в Килани иначе, чем через ворота, считалось невозможным. Поэтому почти все люди Комнина были удивительно беспечны. На возню на лестнице никто не обращал внимания — мало ли кто там шумит. Может, солдат прижал в углу служанку и добивается ее благосклонности.
Но, несмотря на это, спускаться на нижний этаж донжона Дик не рискнул. Там, конечно же, дежурят солдаты, и даже если их окажется около двух десятков или меньше, справиться со всеми без шума не удастся никак. А. значит, надо искать обходной путь.
Обычно покои в донжоне занимали женщины, так что третий этаж — скорее всего спальня императрицы и ее дочери, а второй — либо приемная зала, либо спаленка придворных дам кипрской государыни, либо и то и другое. Мужчины переглянулись. Справиться с девицами и дамами ничего не стоит, смешно говорить, но сколько визгу будет! Если в залу, где ночуют фрейлины, войдет кто-нибудь из солдат, шум поднимется такой, что проще сразу взять пару котлов и постучать посильнее, чтоб услышали и набежали киприоты. Дик, в свою очередь, покосился на Трагерна — в жилах рыцаря-мага не осталось ни крупицы колдовской силы, он устал и едва ли смог прочесть даже самое простенькое заклинание. Конечно, друид не воин, но какое-нибудь сонное заклятие он смог бы сотворить.
Ученик Гвальхира понял безмолвный вопрос, но отрицательно покачал головой. Тогда корнуоллец оглянулся на Серпиану.
Девушка аккуратно отворила дверь и скользнула внутрь. Помедлив, за ней последовали мужчины. В зале оказалось совсем немного женщин, две из которых в обнимку спали на кушетке, а остальные три — на коврах, настеленных один на другой. У солдат не поднялась рука убивать их, потому их просто связали, заткнули рты, напугав до полусмерти, и оставили лежать. Окна в этой зале были небольшие, только одному человеку пролезть, да и то с трудом, но зато выходили на глухой двор, где не было ни души.
Первым из окна башни выбрался Дик. Он порадовался, что по традиции и здесь окна верхних этажей находились не прямо над окнами нижним, а чуть в стороне, и дозорные, играющие в кости внизу, ничего не заметили. Молодой рыцарь не стал ждать, пока на земле окажутся все его люди, он отбежал в сторонку и притаился за углом конюшни, слушая и высматривая.
Передний двор был залит светом от двух больших костров. Если присмотреться, можно увидеть, что у самих ворот стоят всего два человека, еще двое видны на надвратной башне, но там их, конечно, гораздо больше. Просто не разглядеть. Впрочем, тем, кто находится на стене, понадобится какое-то время, чтоб спуститься во двор, значит, принимать в расчет нужно в первую очередь находящихся у костров и бродящих от постройки к постройке. Корнуоллец рассматривал стоящих у ближайшего костра киприотов.
Внезапно ему в голову пришла любопытная мысль. В то время одежду с геральдическими знаками своего государя носили только гвардейцы. Солдаты одевались, кто во что горазд, до появления формы, обязательной для рядовых воинов, оставалось еще много веков. На первый взгляд отличить англичанина от киприота было невозможно, на второй — тоже. Чтоб наверняка не спутать своих с чужими, каждый англичанин перед отправлением из лагеря нацепил на рукав повязку.
Дик фыркнул. За его спиной уже теснился десяток солдат, благополучно выбравшихся из башни, остальные, позванивая оружием и вполголоса ругаясь, сползали по веревке, привязанной в зале к вмурованной в камень решетке камина. Передвигаться бесшумно полсотни солдат никак не могут, и корнуоллец не злился на них, тем более что этот шум пока не обратил на себя ничьего внимания. Он передал приказ четырем десяткам ждать, пока не распахнутся ворота, Серпиане жестом велел оставаться со всеми, первому десятку скомандовал «делай как я» и непринужденно направился к воротам замка.
Молодой рыцарь не прибавлял шагу, за ним вразвалку шли десятеро его солдат, остальные пока держались в тени. Жарившие хлеб на огне костра киприоты повернули головы, но не сдвинулись с места и даже не прекратили разговор — по виду англичане совершенно не отличались от них самих, кроме того, стояла ночь, и в неверном свете огня разобрать какие-либо знаки или подробности доспехов было невозможно. Корнуоллец подошел к воротам, приветственно кивнул дозорным (те ответили) и преспокойно стал снимать засов.
Киприоты не сразу поняли, что происходит. Один из них неуверенно шагнул к Дику и что-то спросил его — по-гречески, то есть на языке, которого Дик не знал. Он и не стал отвечать, только поддел тяжелый брус плечом и толкнул его наверх — ворота внутреннего кольца стены системой лебедок для подъема засова оснащены не были.
Десяток солдат, сопровождавших корнуоллца, сшибли брус на землю, сбили с ног киприотов, наконец понявших, что что-то не так, и распахнули ворота. И тут же из-за угла конюшни побежали остальные англичане.
Молодой рыцарь протиснулся в открывающиеся ворота и со всех ног кинулся к следующим. К счастью, до них было не более пятидесяти шагов. Ничего не подозревающие (в замке еще не решили, чужаки ли это каким-то образом проникли в крепость или свои ребята каким-то чудом раздобыли вина и теперь веселятся) киприоты совершенно растерялись, когда кто-то накинулся на них, а один из чужаков принялся вращать колесо лебедки.
Лебедку кто-то недавно смазал, и она шла с легкостью. Ворота были небольшие, подходящие для маленького замка, каким был Килани. Дик в одиночку сумел поднять засов и нажал на створки — они открывались наружу, чтоб сложней было высадить. И завопил в темноту подъездной дороги:
— Эге-гей! Торопись!
Оставалось лишь надеяться, что король с налету взял долину и успел, как и было оговорено, уложить своих воинов где-нибудь недалеко от ворот. Смотреть и слушать, бегут ли на подмогу свои, Дик не стал — некогда было. Он выхватил меч из ножен и принялся рубиться.
Держать и те и другие ворота открытыми слишком долго полсотни солдат не могли никак, но продержаться какое-то время надеялись, и не зря. Из казармы киприоты выбегали полураздетыми, без доспехов, с каким попало оружием, прихваченным в спешке, а у корнуоллца все воины были в кольчугах. Так уж получилось, что отряд разделился на две неравные части — во внешних воротах встало два десятка, во внутренних — три и выставили мечи и щиты. Строй был, конечно, неровный, но набегающих в беспорядке киприотов пока удерживал.
