А потом с подъездной дороги до молодого рыцаря донеслись крики и топот, и у всех англичан сразу полегчало на душе. Бежать было недалеко — как оказалось, под покровом темноты солдаты Плантагенета подобрались к Килани довольно близко и залегли за ближайшими валунами. Небольшими группками они врывались в распахнутые ворота, отшвыривали с дороги киприотов и тут же строились клином. Дик, размахивая руками, командовал ими, словно это были его собственные солдаты.
К своим, насмерть стоявшим во вторых воротах, пробивались с таким напором, что растерянные воины императора не выдержали. Большинство просто не понимало, что происходит и откуда в стенах замка оказались вражеские солдаты, почему распахнулись ворота обеих стен. А в панике невозможно действовать согласованно и четко. Английский отряд пробился в кольцо стен, защищающих жилые помещения Килани.
В этом клине Дик был одним из первых — азарт боя захватил его, и, кроме того, молодого рыцаря грела мысль о надежности надетой кольчуги. Пока никто не смог пробить ее, и это казалось надежной гарантией безопасности. Серпиана и Трагерн сперва старались следовать за ним, не отставая, потому что так было спокойней, потому что они и прежде так уговорились, теперь же слегка отстали. Девушка схватила свой лук и через головы атакующих англичан разила киприотов одного за другим, пока у нее не закончились стрелы. Сообразив, что именно будет полезней всего, она прицельно сбивала со стен тех киприотов, что норовили пострелять из луков из безопасного, как им казалось, положения.
Корнуоллец прорубался к донжону. Король ведь велел ему захватить замок, именно, ему, значит, он и должен показать себя с лучшей стороны, чтоб потом не возникло сомнений. Этим путем — от внешних ворот и до башни — он возвращался назад, но теперь уже сражаясь. Действительно, дежурившая на первом этаже донжона стража успела закрыть дверь изнутри и стала ждать атаки. Дик и те из его людей, кто уцелел, выход нашли очень быстро — они бросились к веревке, все еще свисавшей из окна, и полезли вверх. Бойниц на нижнем этаже донжона не было, только у самой двери, так что коварства англичан никто не заметил.
Первым делом, оказавшись в покоях второго этажа, молодой рыцарь развязал всех девиц — поднявшийся визг и в самом деле был оглушительным. С киприотами, решившими все-таки посмотреть, что же за осиное гнездо швырнули в опочивальню императорских фрейлин, солдаты Ричарда встретились уже на лестнице, у самой двери. А корнуоллец с Серпианой и Трагерном, упрямо державшимся рядом с ним, бросились наверх.
Комнин, конечно, уже пришел в себя и мычал, пытаясь освободиться из плотного охвата шелковых шнуров. Рыцарь-маг наклонился над внучатым племянником византийского императора — тот затрясся, — затащил его в покои вслед за холеной любовницей, отнесенной Трагерном более деликатно — на руках, и захлопнул потайную дверь. Щелкнул замок.
Комнин был серым от ужаса. Когда Дик перерезал ножом веревки, стягивавшие его руки за спиной, первое, что сделал незадачливый император, — закрыл лицо руками, словно больше всего на свете боялся увидеть собственную смерть. Даже кляп из его рта пришлось вынимать корнуоллцу.
— Слушай, Комнин, — на очень чистом французском сказал молодой рыцарь и как следует встряхнул правителя Кипра, надеясь привести его в чувство. — Эй, Комнин! — Исаак страдальчески посмотрел на своего мучителя. — Не строй из себя идиота. Слышишь? Не выставляй себя последним дураком. Сделай вид, что этого, — Дик приподнял искромсанный ножом шнур, — не было. Слышишь? Ну вот. Ты же не хочешь, чтоб над тобой потешались.
Он встал и вышел из императорской спальни, оставив за спиной ошеломленного императора и нервно всхлипывающую девицу. Скорей всего, Комнин действительно промолчит о том, как был схвачен. Здесь интересы английского рыцаря и кипрского государя совпадали.
Светало. Во дворе корнуоллец преклонил колено перед своим королем, грузно и устало спрыгнувшим с коня. Тяжело звякнула золоченая королевская кольчуга и широкий пояс в больших пряжках.
Почтительно опустившего голову Дика Плантагенет благосклонно похлопал по плечу, дал знак подняться.
— Молодец. Где горе-император?
— В своих покоях, государь.
— Очень хорошо.
Молодой рыцарь привычно встал у левого плеча государя, с другой стороны держался Монтгомери. Эдмер поглядывал на бывшего телохранителя государя довольно угрюмо. «Никто не хочет честно служить, — читалось в его взгляде. — Всем бы только отличиться и прославиться!»
— В ближайшие дни я приму вассальную присягу у этого Комнина, — продолжал рассуждать Ричард. — И в тот же день официально пожалую тебе графский титул. Я, правда, еще не решил, какое именно владение тебе даровать. Ну там посмотрим.
В том, что омаж, то есть присяга верности, будет принесен, никто не сомневался. А что оставалось делать императору, находящемуся в замке, захваченном вражеским войском? Либо принести клятву и согласиться на все условия, либо потерять корону вместе с головой.
Поклонившись королю в знак того, что все понял, Дик отправился отдыхать. Киприотов, находившихся в Килани, большей частью перебили, оставшихся загнали в подземелья, так что место в казарме освободилось. Слуг англичане не тронули, но немедленно нагрузили работой, так что теперь они носили котлы с похлебкой и стопки лепешек на больших деревянных досках. Они делали это с таким испуганным видом, что поминутно вызывали подозрения — а не подсыпали ли чего-нибудь ядовитого? Тогда их останавливали и заставляли пробовать. Киприоты покорно хлебали варево прямо из котлов.
— Ишь глаза бегают, — ворчали англичане. — Не отрава, так порчу навели наверняка.
— Да что они, самоубийцы? — лениво отзывались другие.
И, несмотря на все подозрения, похлебку все-таки ели — уж больно вкусно она пахла.
На следующий же день король Ричард приказал войскам покинуть Килани, оставив лишь маленький гарнизон своих людей — у него их и так-то было немного. Теперь английский король направлялся в Колосси, местечко близ Лимассола, — город, захваченный первым, показался ему очень удобным и для того, чтобы защищать его, и для того, чтобы там венчаться с принцессой Беренгерой. Вместе с Ричардом в Колосси покорно ехали Исаак Комнин, его супруга и дочь, единственное дитя. А что оставалось делать кипрскому императору? Когда никто не видел, внучатый племянник византийского базилевса косился на своего будущего сеньора с ненавистью. Немало негодующих взглядов досталось и Дику, но, поразмыслив, Комнин в конце концов решил, что рассказывать все как есть — позориться, и промолчал.
Колосси встретила английского короля десятком двухэтажных каменных домов и сотней-другой убогих хижин, обильным угощением, богатыми винами — и сотнями нищих, просивших милостыню даже на главной площади. Здесь, как и на Сицилии, никто не запрещал солдатам сверх обещанного жалованья брать провизию, фураж и имущество у местного населения. Оставшись без своего скудного скарба, киприоты шли в города и поселки в надежде хоть там раздобыть какую-нибудь еду. Их изгоняли, но скоро приходили другие — свято место пусто не бывает.
