— Принцесса Беренгера? В самом деле? Неужто английский король расторг помолвку с Алисой Капет? — заинтересовался Исаак.
— Об этом говорят.
— И сохранил хорошие отношения с Филиппом-Августом? Вызывает сомнения. — Император рассмеялся, довольный. — Теперь мне все понятно. Ричард Английский решил предоставить Французу захватывать Акру, Яффу и Иерусалим, а сам собирается довольствоваться Кипром. Ну-ну.
— Ваше императорское величество?
— Палатина и стратига ко мне. И камерария. И пусть на этот раз не смеет мне говорить о том, что казна пуста. Если не хватит золота, я начеканю монеты из его шкуры, так и передай ему!
— Да, ваше императорское величество. — Василий сдержанно поклонился. — Рыцарь Элдли сообщил, что три корабля, два из которых разбились на скалах, принадлежали армаде короля Ричарда. Шторм разметал их, но король будет искать свою невесту.
— Легко догадаться.
— Рыцарь Элдли не знает, сколько времени понадобится королю Ричарду, чтобы найти их. При допросе наши люди не применяли пыток, но если ваше императорское величество пожелает, мы можем проверить, в самом ли деле это все, что знают рыцарь и остальные англичане.
— Думаю, пока это ни к чему. Всегда успеется. — Исаак махнул рукой, и Василий Калигит, поклонившись, ушел.
Палатин, исполнявший как военные, так и судебные обязанности в рамках острова, и стратиг, призванный воевать также и за пределами миниатюрной империи (просто еще ни разу за шесть лет, если не считать единственной попытки базилевса вернуть мятежный Кипр под свое крыло, не приходилось этого делать), явились незамедлительно. Приказы Комнина были просты и ясны — усилить оборону, собрать армию и ждать. Что делать с галерой, император еще не решил. Посланник, прибывший оттуда, подтвердил показания допрошенного рыцаря Элдли, вернее, просто сообщил, что на борту большой и когда-то нарядной галеры находятся знатные дамы...
Галера покачивалась на волнах, размеренно и плавно, словно колыбель, и молодые женщины, устроенные в каюте со всем комфортом, больше не испытывали неудобства. Они, знавшие о путешествиях по морю очень мало, не поняли, как близки были к гибели, и потому не беспокоились ни о чем. Иоанна, закутанная в длинную черную накидку поверх расшитого золотом черного траурного платья, подошла к двери каюты и, открыв ее, встала на пороге, то ли любуясь красотой неба и моря, сапфировая синева которых была совершенно одинакова, то ли думая о чем-то. Молодая королева, которая похоронила своего ребенка, когда ей было семнадцать, и стала вдовой в двадцать четыре, была довольно мила. Она не походила на свою мать, демонически прекрасную Альенор Аквитанскую, но в огромных темных глазах застыла память о пережитом, и она выглядела прекрасной и скорбной, как Мадонна на церковных витражах.
Она почти не разговаривала с Беренгерой, да, впрочем, ее будущая невестка этого не замечала. Принцесса Наваррская была поглощена собой и своей грядущей свадьбой. Она очень долго ждала подобающего брака и вот теперь могла гордиться тем, что ее пожелал в жены самый могущественный из государей Европы. Конечно, на самом деле наибольший вес имело ее приданое — и земли, и армия Наварры, и золото, которое Санхо VI обещал ее будущему мужу. Что с того? Разве бывает так, чтоб государи женились на бесприданницах? От каждого брака хороший король старается выгадать как можно больше для себя и своей страны. Беренгера считала: ей надо гордиться, что она такая богатая невеста.
Буря была так сильна, что ветер буквально вбивал капли воды в мельчайшие щели корабля, и, хоть люки и двери были задраены как надо, в каютах все промокло. Теперь слуги выносили ковры, занавеси и кушетки на просушку, размещали их на палубе, и моряки, рыцари и даже те гребцы, которые отдыхали на нижней палубе, могли убедиться — обстановка галеры на самом деле роскошна. Иоанна, стоя в дверях, смотрела, как переливается под солнцем великолепный шелк, как горят изумительные вышивки золотом.
Одно из покрывал помогала расстилать девушка в попорченном морской водой платье, достойном придворной дамы. Нет, она не служанка — и одета слишком роскошно, и держится уверенно, с достоинством. Рядом с ней был молодой мужчина в замшевом кафтане, надеваемом обычно под кольчугу, со следами соли в складках, с солью в волосах. Он выглядел измученным, но оживленно беседовал с девушкой и разок поднялся с места, чтоб помочь ей расстелить ткань. Вдовая королева вспомнила его, это был тот самый рыцарь, который постоянно следовал за королем Английским. А девушка... да, конечно, она тоже была в свите Ричарда, в Мессине, еще подала ей, Иоанне, напиток, хотя и не была служанкой. Просто жест вежливости.
Иоанна подобрала подол единственного сухого платья, которое нашла прислужница, и спустилась на палубу. Молодой рыцарь повернулся к ней и поклонился. Девушка, помедлив, последовала его примеру, сделав изящнейший реверанс.
Вдовая королева протянула руку.
— Я помню вас, сударь, — сказала она по-французски, обращаясь к нему. — Вы служите моему венценосному брату, королю Ричарду. Как ваше имя?
— Ричард Уэбо из Уолсмера, ваше величество. Я телохранитель его величества короля Ричарда.
— В самом деле? — Королева милостиво кивнула. — В таком случае я удивлена: почему же вы, рыцарь, оказались на этом корабле?
— Я был на «Голубке», ваше величество. На одном из тех кораблей, которые разбились на скалах. Меня и мою невесту смыло за борт.
— Вы добрались до галеры и смогли спасти свою невесту? — В глазах Иоанны вспыхнуло любопытство. До того она смотрела на Дика с равнодушием знатной дамы, и не думающей снисходить до низшего, хоть и дворянина, но не августейшего лица. Теперь же в ее голосе появился интерес. — Вы удивительный человек.
— Ваше величество очень добры. — Он не мог не улыбнуться.
— Но почему же вы оказались не на корабле моего брата? Он не держал вас при себе?
— Нет, ваше величество. Государь приказал мне отправляться вперед.
— Должно быть, он счел вас достойным находиться в эскорте корабля своей невесты.
— И своей сестры, ваше величество.
Иоанна невольно улыбнулась, и ее бледное лицо слегка порозовело. Она давно забыла, как это приятно, когда тебе улыбается молодой мужчина. В день смерти мужа с наивной самокритичностью современных ей женщин она решила, что жизнь ее кончена. Вдова Вильгельма Доброго была еще очень молода, густые темные волосы обрамляли милое свежее личико, глаза очаровательно затеняли длинные ресницы, но двадцать пять лет — это более чем половина женского века. В те времена женщины умирали раньше мужчин, если, конечно, не считать частых смертей на войне, и грань тридцатилетия была гранью между молодостью и старостью. Молодая вдова каждую минуту помнила, что ей до рокового порога осталось только пять лет. Даже немного меньше.
Дик смотрел на молодую вдову вежливо и мягко, испытывая сочувствие к женщине, которой пришлось пережить так много, она же принимала это за симпатию и восхищение ее привлекательностью.
