И молодой рыцарь решил, что незнакомца надо брать живьем.
Сабля швыряла пригоршни стальных отблесков ему в глаза, и уследить за ее движениями было невозможно. Незнакомец в черном уже понял, что на противнике какая-то странная кольчуга, которую не берет его оружие, а значит, метить надо в голову, шею или руки. Он стремительно выдернул из-за пояса длинный и узкий кинжал, слегка изогнутый и покрытый тонкой пленкой какого-то желтоватого вещества.
Дик мгновенно понял, что даже прикосновение этой штуки смертельно опасно. В пылу схватки не заметишь, как появится легкий порез, и тогда не спасет уже ничто.
Но укол был так стремителен, что, наверное, даже змея не успела бы обогнуть кинжал, чтоб вцепиться в незащищенную руку. Правая рука Дика с мечом была отнесена в сторону, и он подставил левую ладонь. Развернутую прямо навстречу кинжалу.
Металл столкнулся с твердым, как щит, воздухом в четверти дюйма от податливой кожи. Кинжал вышиб сноп искр из невидимой преграды.
Сила удара выбила отравленный кинжал из руки черного, и легкое оружие зазвенело по полу, отлетая к стене.
Дик едва успел увернуться от левого кулака незнакомца, краем глаза заметив легкий стальной блеск: на пальцах нападающего были надеты боевые перстни. Удар, нанесенный таким кулаком, будет сокрушительным. Меч лорда Мейдаля описал в воздухе полукруг, отбил сабельку и тут же рванулся наискось, обратно, отразив чужое легкое лезвие перекрестьем. Скорость, с которой облаченный в черное сириец действовал своим оружием, внушала трепет, а понимающему в военном деле человеку — подлинное восхищение.
Герефорд рубился из последних сил. Он начал уставать, теперь даже испытывал легкое головокружение, хоть старался взять себя в руки. Поединок следовало заканчивать как угодно, но поскорее. Изловчившись, молодой рыцарь поймал саблю в перекрестье своей гарды и, казалось, воочию увидел, как остроконечные выступы перекрестья, снабженные узкими щелями-клинколомами, обхватили вражескую сталь.
Сабля оказалась в хватке магического клинка. Рукоять вырвалась бы из руки незнакомца, если б не оказалась примотана к ней ремнем. Дик едва не чертыхнулся — его остановило лишь то соображение, что не следует звать еще одну беду. Только людей Далхана Рэил ему не хватало для полного отчаяния.
Сириец отскочил от противника, завертевшись на пятках, и когда снова атаковал Дика, понадеявшегося, что удастся хоть немного передохнуть, в левой руке чужака опять был кинжал. И, конечно, снова отравленный.
Молодой рыцарь не заметил, когда незнакомец в черном метнул свое легкое оружие.
Скорость размыла металл в воздухе, и увидеть его было невозможно. Но внезапно на шее Герефорда налилось жаром что-то маленькое и тяжелое. Алый свет на миг пробился сквозь ткань камзола, но сириец, наверное, даже не заметил этого. Кинжал скользнул по мгновенно проявившейся защите в дюйме от лица Дика и ушел в сторону. Сердце Уэбо ушло в пятки от ужаса. Не потому, что он боялся смерти, а потому, что она едва не застала его врасплох.
Больше всего он боялся внезапной смерти.
Рыцарь-маг накинулся на врага сам, и коридор снова наполнился звоном и лязгом металла, таким оглушительным, что, казалось, весь замок содрогается. Магический клинок извивался, как живой, в какой-то момент он снова раскинул стальные объятия клинколома — у лезвия, у самой гарды — и позволил сабле скользнуть туда. Оружие сирийца опять завязло.
Дик немедленно высвободил левую руку и врезал чужаку по челюсти. На этот раз незнакомец в черном не успел увернуться.
Удар рыцарской руки был никак не слабее оплеухи, отвешенной боевой печаткой. У Герефорда были жилистые, жесткие руки с мозолями на костяшках. Голова сирийца мотнулась, он зашатался, и молодой рыцарь выпустил меч из пальцев. Ударил противника правым кулаком, словно хотел выправить ему голову. Незнакомец опрокинулся на спину. Тюрбан отлетел в сторону и обнажил обритую наголо голову и лицо сарацина.
Когда Дик подскочил к врагу и на всякий случай пнул его покрепче по ребрам, распахнулась дверь в опочивальню короля и на пороге возник заспанный Ричард — в криво напяленной рубашке, испачканной бурыми пятнами вина, в грязных штанах и босиком. В руке у него был тяжелый золотой кувшин.
— Где мой меч? — сурово возгласил государь, размахивая кувшином — видимо, ничего более тяжелого ему под руку не попалось. — Что здесь происходит?
— Государь, это, кажется, сарацин.
Молодой рыцарь нагнулся, осмотрел противника. Убедился, что тот без сознания и, для пущей безопасности ненадолго наложив на себя заклинание неуязвимости, обыскал чужака. Это заклинание очень тяжело было поддерживать, но усилия его были не напрасны: Герефорд едва не укололся об иглу и, вытащив ее, убедился, что она отравлена. Осторожно отложил ее в сторону, удостоверился, что больше у сирийца ничего нет, и поднялся на ноги.
— Государь, это сарацин.
Король подошел и осмотрел диковинно одетого чужака.
— Что он тут делает?
— Не знаю, государь.
— Так. — Ричард ненадолго ушел в спальню и вернулся с мотком шнура от своей кровати. — На, свяжи его. И тащи сюда. В комнате будет удобнее. — Он еще раз оглядел сирийца, потом покосился на откатившийся в сторонку маленький тюрбан. — Как интересно. Неужели это Саладин прислал убийцу?.. Охотился-то он на кого? На меня?
— Конечно, государь. Я, пожалуй, для султана слишком мелкая дичь, — улыбнулся Герефорд.
— Это потому, что он не знает обо всех твоих умениях, — проворчал Львиное Сердце. — Если б Саладин узнал, что ты искушен в колдовских фокусах, я б не удивился, если б тебе прислали отравленное яблоко. Или дрессированную змею на тебя напустили. Давай приводи его в себя и поговори. Ты сможешь с ним побеседовать? Не хочу звать переводчика, он наверняка шпион султана.
Дик порылся в памяти, попытался составить заклинание, которое позволило бы ему понимать сирийца, а сирийцу — понимать его, но не смог. Задумчиво пошлепал пленника по щекам, приводя его в сознание, покосился на левое запястье, где прятался серебряный браслет с друидическими знаками, и попробовал еще разок. Составить заклинание, которое позволило бы им свободно общаться, он все-таки не смог, но кое-как понимать друг друга они стали.
Как следует встряхнув пришедшего в себя сирийца — больше для острастки, чем по необходимости, — рыцарь-маг задал ему вопрос на языке, преобразованном заклинанием. Язык был весьма приближен к сирийскому, поэтому король Ричард не понял сказанного и с любопытством покосился на своего любимчика.
— О чем ты с ним говоришь?
— Я его спросил, кто он.
— И что парень ответил?
Дик посмотрел на пленника и требовательно подтолкнул его, мол, отвечай. Тот поморщился, должно быть, от боли, шевельнулся и отрывисто ответил.
— Что он сказал? — поинтересовался король.
— Этот парень сказал, что он — ассасин.
