Она была здесь, перед ним, и она была так прекрасна, что захватывало дух.
— Ты пахнешь светом, — прошептал он, сам не зная, почему сказал именно так.
Серпиана молча протянула ему руки.
— Скажи, — продолжил Дик. — Ты любишь меня? С тех пор как источник на Кипре исцелил тебя, ты не говорила со мной об этом. Ты — любишь?
— Люблю, — прошептала девушка.
Должно быть, не одно тысячелетие земной мир слышал, как он и она говорили эти слова друг другу на разных языках, и еще много-много тысячелетий будет слышать. Но каждый раз они звучат по-новому. Так, словно только что родились из дыхания мужчины и женщины, охваченных неправдоподобно могучим или чарующе спокойным чувством, и никогда до того не звучали.
Что ж, в какой-то степени это правда.
— Ты выйдешь за меня? Ты будешь со мной всегда?
— Но я же вышла за тебя замуж…
— Нет, я имею в виду церковный брак. Ты обвенчаешься со мной?
Она помедлила. Его руки, ласковые и решительные одновременно, заставляли ее слабеть, и эта слабость была приятна.
— Хорошо. Обвенчаюсь.
Дик вздохнул с облегчением. Он боялся, что жена вновь откажется освятить их отношения по тем традициям, которые принимает он. И теперь от радости, что все оборачивается так. как ему хочется, он подхватил ее из бадейки и поднял в воздух. Девушка не взвизгнула, как сделала бы любая соотечественница рыцаря-мага, — лишь обхватила его за шею и прижалась. Волна прохладных волос, давно уже отросших, плеснула ему в лицо.
— Я очень рад. Наконец-то. А то все не буду, не буду…
— Радуйся, что я отказывалась, — серьезно ответила девушка. — Если б тогда, еще не став по-настоящему живой, я уступила и крестилась, меня бы уже не было. Крещение очищает, насколько я поняла. Вот меня и очистило бы. От полужизни.
— Прости. Прости меня, родная. Я не знал. Я не хотел делать такое с тобой. Тогда я и сам не понимал, что делаю, просто следовал своим желаниям.
От такого взгляда Серпианы — пристального, чуть исподлобья, но не злого, скорее вопрошающего — ему прежде становилось не по себе. Но теперь, зная за собой вину, он его выдержал. В его глазах она, если хотела, могла прочесть раскаяние. Помня о том оскорблении, которое он невольно нанес ей, Дик не стремился понять, о чем она думает.
— Я нисколько не сержусь на тебя, — помолчав, совершенно искренне сказала она. — Нисколько. И все это время я просто пыталась разобраться в себе. — Это было не совсем так, но по свойству женской натуры девушка решила, что ее спутнику подробности знать ни к чему. — Просто понять, что я чувствую на самом деле. А что с тебя-то возьмешь? — Серпиана ласково улыбнулась. — Может, хоть теперь поймешь, к чему приводит следование всем своим желаниям и как оно пагубно.
— Я бы так не сказал, — возразил он абсолютно серьезно. — Я бы сказал, что пагубно необдуманное следование своим желаниям. Да и потом… Вот ты стоишь передо мной, такая красивая, ароматная, нежная… А вдруг бы не стояла, а?
Он завернул ее в длинную полотняную простыню и прижал к себе…
До Шербура они добрались уже весной. Было еще холодно, иногда по ночам лужицы схватывались сероватой корочкой, забавно хрупающей под сапогом, но зато лопались почки, вовсю лезли молоденькие бледно-зеленые листики, а днем вокруг растекался аромат нагретой солнышком земли, в которую вот-вот вгрызутся первые плуги. В лесах было похолоднее, и в слежавшемся по низинкам снеге недостатка не было, но и там давно чувствовалась весна, и на пригорках расцветали первые весенние цветы. Иногда Серпиана спешивалась и, подобрав юбку, собирала цветы у дороги. Зачем они ей нужны, она не знала и скоро оставляла букетики где-нибудь у дороги.
Словно жертву какому-то из своих богов.
Пару раз на них пытались напасть разбойники. Первая банда была немногочисленной, всего четверо, и Дик с Олхауром быстро расправились с ними. Во второй оказалось семеро, и здесь Дику пришлось применить магию. Пожалуй, при должном везении мужчины сумели бы расправиться с искателями приключений и без колдовства. Но с ними была женщина, и оба они не желали подвергать ее жизнь опасности. Серпиана, словно зная, что Дик обойдется без ее помощи, даже не попыталась извлечь из «внепространства» свой лук.
Шербур был грязным маленьким городком на побережье, буквально кишащим рыбачьими деревеньками. Графство Кутанс, расположенное на полуострове между заливами Сены и Сен-Мало, естественно, окруженное морем с трех сторон, жило в основном как раз за счет моря. Разумеется, в этих краях можно было найти сколько угодно людей, готовых за умеренную плату перевезти из Франции в Англию кого угодно.
Дик без особого труда сумел договориться с купцом-евреем, владельцем огромного и вместительного корабля, в трюм которого без труда можно было завести и трех, и даже десяток коней. От Шербура до Экзетера, куда направлялся торговец, было дальше, чем от Кале до Дувра, но ему предстояло уложиться никак не больше, чем и два дня пути. Прибыль зависела от быстроты, так что купец не собирался медлить, тем более в море.
Дика пьянил аромат океана. Он вспоминал путешествие в Сирию — оно было не слишком радостным. Но теперь-то он направлялся не в какой-то там Иерусалим, а в Корнуолл, где родился. Впервые за свою жизнь Дик задумался о том, что в родные места можно и босиком побежать. Родная деревенька показалась ему совершенно особенной, не похожей на такие же скопления покосившихся серых жилищ, вросших в землю по крышу. Он не был там уже почти десять лет.
А когда впереди из волнующейся глади выросли бледно-серые скалы Корнуолла, о которые прибой бился веками, но не мог подточить камень, Дик почувствовал радостное волнение. Там, в Уэбо, как раз расцветают яблони и вишни, парит земля и буро-желтую старую траву постепенно разбавляют светлые пятна зеленых ростков. Там красиво, гораздо лучше, чем в какой-нибудь Сирии. Лучше, потому что привычно.
Глава 21
Из-за поворота показались первые крыши деревеньки, а потом и стены старого покосившегося замка с единственной башней. Сердце Герефорда замерло. Он смотрел на приближающиеся домики и замок с непривычным трепетом. За десять лет здесь немногое изменилось, разве что хижины чуть больше вросли в землю да появилось две или три новых, разве что донжон требовал ремонта, а вал, окружавший замок, оплыл и превратился в поросшие бедной зеленью холмики.
Дорога была по-весеннему раскисшей, усталые кони вязли, но, будто чувствуя, что их ждет отдых и полная кормушка, не артачились. Серпиана с любопытством оглядывалась, но к интересу на ее лице примешивалась легкая брезгливость.
— Я бы сказала, что здесь все слишком неустроенно.
— Ну и что же? Я здесь вырос.
— Пожалуй, ты можешь и не узнать родные места. Сколько времени прошло?
— Немало, согласен. Но в таких патриархальных краях ничего не меняется.
