Вызвали лекаря и поручили ему вынуть стрелу. Цирюльник взялся было за арбалетный болт — но оказалось, что наконечник крепко засел в спине, чуть ли не у самого позвоночника. Похолодев, лекарь сказал, что вынуть стрелу не может, и едва успел сбежать от гнева короля. Меркадье, сопровождавший Ричарда, предложил ему услуги своего отрядного лекаря, который никогда до сих пор не отказывался лечить, даже если сомневался.
— Он знает толк в ранах, — добавил гасконец. — Уже десять лет с нами и до сих пор жив. Конечно, лечит без нежностей, но уж наверняка.
— Какие там нежности, — кривясь от боли, проворчал король Англии. — Я не дама.
И к Плантагенету привели отрядного наемничьего лекаря.
При тусклом свете фонаря тот осмотрел и ощупал рану, после чего заявил, что стрелу придется вырезать. И тут же, не ожидая согласия, взялся за нож.
Английский государь, которого уже успели как следует накачать вином, был пьян, но боль все же продолжал чувствовать. Его вопли и стоны отдавались в ушах привычных ко всему лекаря и Меркадье как мучения любого раненого и не трогали их. Запуская пальцы в рану, цирюльник думал лишь о том, как бы половчее ухватиться за кусок железа, который засел у самых позвонков и никак не давался. Древко он к тому моменту уже сломал, слишком сильно потянув. Кровь хлестала у него между пальцами, брызгая на лицо и одежду, но что такое для наемника чужая кровь, пусть даже и кровь работодателя?
Наконечник остался в ране.
Выгнав лекаря Меркадье в три шеи, Ричард не желал и слышать о том, чтобы допустить к себе еще какого-то целителя. Сперва он не хотел верить, что ранен опасно, а потом, когда начался жар от воспалившейся раны, отказывался признать, что смерть близка. Он требовал накрывать столы, нести вина и тащить в его шатер самых красивых девушек Пуату, собираясь праздновать взятие Шалю, хозяин которого расплатился за роковую стрелу собственной жизнью.
А рана все ждала своего часа и наливалась, наливалась зловещей краснотой, пока та не перешла в сизый багрянец и не стало ясно, что исцелить короля не удастся.
— И что же теперь? — спросил вмиг осунувшийся Герефорд.
— Так что же… Все смертны, даже короли. Теперь, должно быть, его величеству пора к Богу на ответ. Да и пожил он неплохо, ведь ему уже сорок два года.
Дик качнул головой и опустил взгляд в кружку. На англичанина даже Трагерн посмотрел с испугом и сочувствием.
— Если хочешь, я могу проложить дорогу к Шалюсу, — предложил он шепотом. — К закату будем.
— Если сумеешь, я буду тебе благодарен, — ответил рыцарь-маг.
— Ты думаешь, что можешь спасти его?
— Вряд ли. — Дик поднял взгляд к потолку, прикидывая. — Сейчас уже идет апрель. Пятое число. А ранен он был двадцать пятого марта. Я вообще сомневаюсь, что Ричард еще жив.
— Хочешь, если он жив, поговорить с ним?
— Думаю, если он не умер, то уже не в себе. Ты друид, должен знать, что это такое, когда начинает гнить рана.
— Знаю.
— Но если вдруг дьявольская сила моего отца еще держит его сознание, то я хотел бы сказать ему пару слов. Хоть пару слов перед тем, как мы расстанемся с ним навеки.
— Ты же христианин, Дик. Ты должен верить во встречу после смерти.
— Я христианин. И именно поэтому понимаю, что душу моего отца уже ничто не спасет. Он обречен оказаться в царстве Ангела Зла, и вряд ли только за свои прегрешения. Боюсь, его душа расстанется с телом.
Трагерн несколько секунд помолчал, взвешивая услышанное.
— Мне казалось, то, о чем говорил иерофант, противоречит христианскому вероучению.
— Ну… Это как посмотреть.
— А еще я слышал, что священники учат своих прихожан не думать.
Рыцарь-маг окинул собеседника отстраняющим взглядом и ничего не ответил.
Сразу после трапезы они покинули Лимож и вернулись к лесу, через который так удобно было про-лагать тропы. А не больше чем через милю пути сквозь чащу вышли у стен Шалюса, примерно в пяти десятках футов от подлеска. Дик раньше никогда не видел Шалюса. Городок оказался маленький и, наверное, в обычное время не слишком многолюдный. Но сейчас на улицах кипела жизнь, стены окружали шатры и палатки — целое войско, словно город жил в осаде. На воротах стража довольно грубо обыскала путников и принялась спрашивать, куда да зачем.
— Я должен видеть короля, — прямо ответил англичанин.
Стражники переглянулись в легком недоумении.
— Самого короля?
— Самого короля.
— Да ты кто такой, умник? Гонец, что ли? Король при смерти.
— Я — граф Герефорд.
Солдаты снова выразили озадаченность, и один из них заглянул в деревянную сторожку, криво сбитую из горбыля у самых ворот. Оттуда высунулся сержант и что-то невнятно бросил. Стражник махнул рукой:
— Проезжайте. Да поскорее. Король давно требовал к себе графа Герефорда.
Лицо Дика слегка дрогнуло. Ни слова не говоря, он тронул коня. За ним молча спешили его спутники — Трагери, Серпиана и Олхаур.
Рыцарь-маг не желал проверять, допустят ли его к королю сразу или сперва помурыжат. Немного магии — и перед ним распахнулись двери дома Филиппа Вижуа, городского головы, давшего приют королю и его приближенным. Лишь у дверей опочивальни он помедлил — заметил притулившегося у окошка Ангеррана Девени, королевского кравчего. Тот сидел пригорюнившись, и англичанин в мгновение ока понял, о чем думает верный слуга его величества. Как пи крути, у другого короля будут другие слуги. Значит, Девени — самое малое — окажется не у дел и соответственно не у кормушки.
Плохо дело. Пока еще не у Девени — у короля.
Толкнув створку двери, Дик ощутил запах — знакомый, трудно выносимый, угнетающий, лучше всего говорящий о том, что случилось с королем, мучающимся на широкой постели у окна. Запах гниющей плоти тяжелой волной накатил на рыцаря-мага, заставив голову закружиться, и незаконнорожденный сын Ричарда Львиное Сердце понял: лечить уже поздно. В покоях присутствовали лекарь, слуга короля по имени Рено де Марен и Филипп — королевский секретарь, сидящий у постели с дощечкой, чернильницей и пучком перьев. Последний дежурил здесь на случай, если королю придет в голову внести какие-нибудь изменения в свое завещание.
Король с трудом приподнял голову и посмотрел на Дика. Несколько мгновений взгляд был пустой, стеклянный — как у человека, не понимающего, что происходит, — а потом его величество понял, в чьи глаза он смотрит, и простонал:
— Герефорд… Герефорд, где был? Где… ты бы? Где тебя носило?
Дик подошел, и Рено де Марен посторонился, давая ему место на краю королевской постели — присесть. Ричард смотрел на своего бастарда с каким-то новым выражением. Рыцарь-маг не сразу прочел это выражение — но вдруг понял: безжалостному Плантагеиету очень страшно и он надеется на чудо.
