— Все вон. — Голос короля едва звучал, из губ то и дело вырывался стон, но понять, о чем он говорит, было можно. — Вон. Я буду говорить с Герефордом.
Лекарь, слуга и секретарь поспешно вышли из королевской опочивальни.
Дик старался не морщиться от вони, исходящей от гниющего тела короля.
— Герефорд, — с трудом заговорил король. — Герефорд. Я сделал тебя графом. Ты всегда был мне предан. Ты обладаешь волшебной силой. Скажи мне честно, скажи, глядя мне в глаза: ты можешь спасти мне жизнь?
— Нет, государь. Не могу.
— Я знал, что нельзя начинать войну, пока ты не вернулся. Но я сам отпустил тебя на год. Знаю, что виноват. Если б ты был со мной, ничего бы не случилось. Так?
— Не знаю, государь. Я не всесилен.
— Ты приносишь мне удачу. Ты всегда мне удачу приносил. Ты и сейчас спас бы меня, если бы был рядом. Я ведь прав?
— Наверное, государь. Не знаю.
— Я знаю. Знаю, что прав. Герефорд… Дик. Спаси меня. Спаси меня сейчас. Если спасешь, я сделаю тебя герцогом. Герцогом Нормандским.
— Государь, я служу вам не за земли. Если бы я мог спасти вас, я бы спас непременно и без всякой награды. Но я не могу.
— Я знаю, что ты верен мне не за золото, не за владения. Но попытайся.
— Не могу, государь.
— Хоть попытайся! — Ричард застонал. У него был сильнейший жар, и в любой момент он мог сорваться с зыбкой грани сознания в адскую пучину бреда.
Рыцарь-маг поражался, что королю до сих пор удается держаться. Он преодолел брезгливость и положил государю руку на плечо. Второе, здоровое, куда, впрочем, уже доползла гибельная краснота.
— Я не могу, государь. Даже если попытаюсь, моя магия просто убьет вас. Наверняка.
Глаза Ричарда закатились. Он закусил губу.
— Аликс, твоя матушка… Она еще жива?
— Жива, государь.
— Это она сказала тебе, что ты — мой сын?
— Все говорили. Ее муж никак не мог быть моим отцом — он почти за полтора года до родов уехал на войну. За Алисой, супругой Этельвольда Уэбо, родственники тогда следили днем и ночью. Они и подтвердили, что ребенок мог родиться только от вас, государь.
— Я верю тебе. Я… знаю, что ты говоришь правду… — Плантагенет открыл глаза. — Прикажи всем вернуться.
Дик подошел к двери и передал приказ его величества. В опочивальню вернулись слуга и секретарь, а вместо лекаря, который, похоже, воспользовался случаем вовремя унести ноги, появились Бодуэн де Бетюн, Адам де Толуорт и Вильгельм де Маршал — приближенные английского короля. Ричард смотрел на них мутным взором, словно уже не совсем понимал, что происходит.
— Филипп, возьми лист, — сказал он тихо, и писец немедленно откупорил чернильницу. Взял перо на изготовку. — Пиши дополнение к моему завещанию. — Ричард Львиное Сердце помедлил, а затем продолжил: «Сим подтверждаю и признаю, что мой вассал Ричард Уэбо, граф Герефорд, является моим сыном. Будучи в здравом уме и твердой памяти, в присутствии благородных свидетелей признаю его своим законным наследником. Сим еще при жизни передаю под его руку герцогства Нормандское и Аквитанское, графства Анжу, Мэн, Пуатье и Тура и требую, чтобы после моей смерти его короновали государем Английским… — Его величество застонал от боли, прикрыв глаза, и закончил: — Без промедления.
Взгляды собравшихся, устремленные на Герефорда, выражали недоумение. Да и сам Дик был не то что поражен — окаменел от изумления. Ничего подобного он не ожидал. Знатные сеньоры, присутствовавшие при написании документа, начали переглядываться, а Вильгельм одними губами прошептал: «Бредит!» Он кинул на Герефорда хмурый взгляд, и рыцарь-маг невольно дернул плечом, выдавая, что и сам не понимает, что все это означает.
Впрочем, тот факт, что Дик Уэбо оказался бастардом Львиного Сердца, не удивил никого. Таких бастардов у короля было множество, особенно во Франции. Мало ли мужчин, парней и мальцов в мире могло похвалиться тем, что их породил король Англии. Но завещание — это уже совсем другое дело. Герефорд ощутил, что помимо густого омерзительного запаха в покоях сгущается ненависть, развернулся и вышел.
Из затеи Плантагенета, конечно, не могло получиться ничего толкового.
Эпилог
На следующий день прибыла наконец королева Альенор. Она едва успела проститься с сыном — к вечеру, подтвердив все свои распоряжения, он испустил дух. Дик, присутствовавший при последних минутах отца, видел, как тело Ричарда, сотрясаемое агонией, на миг накрыло темное облачко, такое легкое, что его можно было и не заметить. Рыцарь-маг невольно отступил на шаг, прикрывая лицо рукой, а когда снова взглянул на Львиное Сердце, он уже был недвижим, а тень исчезла.
Распахнулась дверь, и дождавшийся наконец своей очереди Иоанн влетел в опочивальню брата, растолкал приближенных, словно базарная торговка своих товарок, и нагнулся над телом Ричарда. Сделав вид, что творит молитву, он тем временем нашарил на пальце брата королевский перстень и снял его. Надел и вызывающе оглядел присутствующих — никто не возражал.
Писец Ричарда, подойдя к принцу Иоанну, что-то прошептал ему на ухо, показал лист пергамента. Принц прочел, выражение его лица на миг изменилось, и он повел взглядом по приближенным покойного. Заметил Герефорда и сузил глаза. Взгляд его стал опасным. Дик сразу понял, что сейчас произойдет. Иоанн выдернул из пальцев писца документ, подписанный братом.
— Герефорд, не так ли? — притворно сладко спросил он.
Стоящие рядом с рыцарем-магом графы и герцоги, стараясь двигаться незаметно, попятились от бастарда Львиного Сердца, и корнуоллец в одно мгновение оказался в одиночестве, посреди пустого пространства — насколько позволяла теснота.
Иоанн насмешливо скривил губы, повертел пергаментом, а потом кинул его на уголья. Хорошо выделанная телячья кожа горит плохо. Вот и на этот раз лишь потемнела, затем скукожилась.
В первое мгновение Дик испытал облегчение. А потом заметил острый, словно прицеливающийся взгляд принца и понял, что пора уносить ноги. Когда Иоанн повернулся к писцу и начал, утверждая свою власть, отдавать приказы, что делать с телом брата, а что — с королевством, Герефорд выскользнул из покоев и бросился на конюшню. Серпиана ждала там — расчесывала гриву своему скакуну, — а Трагерна пришлось выдергивать из-за стола. Он, как всегда, принялся ворчать, помянул Дику недавнее издевательство, когда его, еще не окрепшего после смертельной раны, заставили колдовать, а теперь еще и доесть не дают…
— Если немедленно не оторвешь задницу от скамьи, вскоре вообще не сможешь есть, — оборвал его англичанин.
Сказано было так твердо, что Трагерн немедленно закрыл рот и последовал за ним в конюшню.
Из Шалюса они сбежали на ночь глядя. Услышав, что произошло, спутники Дика согласились, что никак иначе поступить было нельзя. Серпиана лишь осуждающе покачала головой:
