Откуда-то из боковой двери – может быть, там у него был служебный альков – появилась молодая, очень привлекательная брюнеточка. К описанию ее самым лучшим образом подходило слово «пухлявая», в хорошем, разумеется, смысле. Именно такие пухлявые, жизнерадостные юные дамочки больше всего радуют душу и плоть стареющих бардов-классиков, мне это стало почему-то сразу же ясно. Одновременно мне стало немного грустно, словно классик меня обманул. Вот она какая, младшая айма классика, номенклатурного барда, впавшего в легкий творческий маразм! Пухленькая, глупенькая и, конечно же, вся-вся в ямочках.
– Гендочка у меня из муз, – с нескрываемой гордостью сообщил среброкудрый классик. – Эльфийки, знаете ли, капризны, своенравны, их приходится уговаривать, кроме того, они, как бы это сказать… слишком худощавые, а на старости лет хочется чего-нибудь мягонького, нежного. Человеческие женщины, увы, недолговечны, а это так печально… Вы со мной согласны, молодой человек?
Мне было совершенно все равно, поэтому я сказал, что, разумеется, согласен. Гендочка сладко улыбнулась всем телом, продемонстрировав большинство своих ямочек, правда, не все. Кое-какая одежда на ней все-таки имелась.
– Гендочка, – обратился к музе господин Наум-Александер, – ты не знаешь, как найти бедную Люту?
– Эту калеку? – Муза поморщилась всеми доступными для обозрения ямочками. – А зачем тебе она, котик? У тебя есть я, неужели меня тебе мало?
– Мне тебя всегда мало, – двусмысленно заметил классик. – Люта нужна вот этому молодому человеку.
– Он бард? Наверное, твой ученик. – Генда посмотрела на меня с таким явным интересом, что я, наверное, даже покраснел.
– Он герой, – пояснил классик и приглашающе похлопал по подлокотнику старомодного кресла. – Только безалаберный и пока неопытный, но это, надеюсь, пройдет…
Муза привычным движением опустилась на предложенный насест и, капризно надув губки, сказала:
– Жаль… А то у меня есть такая миленькая подружка, почти как я, только еще милее. Впрочем, истинные герои предпочитают, как я слышала, валькирий, а остальные – гениев! Вы кого предпочитаете, герой?
Я уставился на нее, не зная, что сказать. Намек был достаточно прозрачен, хотя ни валькирий, ни гениев в нашем отделе я отродясь не встречал. Впрочем, кто нас, героев, знает! Может быть, высшие степени героизма и предполагают право на какую-нибудь валькирию; насчет гениев – гении меня совершенно не интересовали. Только вот в валькириях мне представлялась привлекательной исключительно фактура, характер у этих дамочек, судя по известным мне литературным произведениям, был прескверный. Однако все они как одна были блондинками.
– Блондинок, – ляпнул я. – Стройных и длинноногих. Желательно натуральных, но можно и крашеных.
– Но они же ду-уры! – разочарованно протянула Генда, потеряв ко мне всякий интерес.
Классик успокаивающе погладил свою музу по пухлявой попке, после чего примирительно сказал:
– Ну конечно, дуры, кто же не знает. Все как одна. И все-таки, милая моя чупа-чупсочка, пожалуйста, сделай милость, свяжись с Лютой и договорись с ней о встрече. Сергей Иванович лично просил, мы же не можем отказать самому Сергею Ивановичу? Верно?
Видимо, отказывать моему шефу действительно было не принято, потому что пухленькая муза, как и полагается избалованной, но знающей свое дело секретарше, быстренько вспорхнула с подлокотника, мигнула на прощание своими ямочками и исчезла за другой дверью. В смысле, не за той, за которой, как я предполагал, размещался служебный альков.
Через некоторое время она возникла вновь. Пухлые губки музы были поджаты, видимо, беседа с Лютой не доставила ей ни малейшего удовольствия. Даже ямочки, и те куда-то спрятались.
– Эта… в общем, она согласилась встретиться с… героем. Она будет ждать его через час в приемной Сергея Ивановича. Ты не представляешь, дорогой, как трудно было ее уговорить, у меня даже голова разболелась от этой Люты.
И младшая айма, укоризненно посмотрев на меня, всем своим пухленьким телом продемонстрировала, как сильно у нее разболелась голова.
– Я пойду прилягу, ты не против, котик? – спросила Генда у Наума-Александера. – Боюсь, от расстройства мы с тобой не сможем порепетировать. А мне так хотелось в мир птичек и цветов.
– Жаль, что у вас так мало времени, – с нажимом сказал мне расстроенный классик. – Я с удовольствием показал бы, каких высот в творчестве мы с Гендочкой достигли, но вы же видите, как моя девочка расстроена? Так что идите, герой. Идите себе!
Глава 10
Душа отторгнутая
Быть анафемой или осанной,
Быть игрушкою дикаря,
Каково это – быть талисманом
На холодной груди декабря?
А. Молокин. Талисман
Люта оказалась совсем не похожа на Генду. Если в музе престарелого барда-классика было что-то, прямо скажем, одесское, ну, южное, что ли, то Люта была похожа на текучую воду перед ледоставом. От нее даже холодком тянуло, как от горной речки. Речка, похоже, и сама замерзала, вот-вот потемнеет и станет.
Когда я вошел в приемную шефа, она была уже там – тонкая и легкая. И замерзшая, хотя в предбаннике было тепло. Даже жарко. Казалось, ее легкое платьице-хитон сделано из морозного целлофана и тихонько похрустывает при малейшем движении.
Она сделала шаг ко мне и сказала:
– Здравствуете. Я – Люта. С Авдеем опять что-то случилось?
– С чего вы взяли? – изумился я, позавидовав незнакомому мне пока что лично опальному Авдею, и только после этого поздоровался и щелкнул каблуками и шутливо отрекомендовался: – Константин, герой по вызову.
Она не улыбнулась. Речку даже рябью не тронуло, а я-то думал, что я обаятельный!
Ситуацию немного разрядил Сергей Иванович, как-то очень вовремя появившийся из кабинета. Несмотря на хромоту, он оказался куда более галантным кавалером, чем я, потому что ухитрился одновременно воскликнуть «Люточка, какими судьбами!», поцеловать гостье ручку, одним глазом начальственно зыркнуть на секретаршу, а другим на меня. Не понимаю, как ему удалось сделать все это сразу, а с другой стороны, настоящий герой – он и в чиновниках остается героем. Может быть, и я когда-нибудь научусь, если буду стараться.
– Что же мы в предбаннике-то, – укоризненным отеческим басом вещал между тем мой шеф, – прошу в кабинет. Зила, меня ни для кого нет!
Понятливая секретарша Зила кивнула, не спеша, с достоинством выпросталась из кресла и направилась к встроенному бару-холодильнику. Для нее поведение любимого начальника, видимо, неожиданностью не было, не то что для меня.
Просторный кабинет Сергея Ивановича был украшен разнообразным оружием, хотя некоторые экземпляры смотрелись на фоне старинных гобеленов довольно странно: например, автоматический гранатомет на груди развеселого пузатого рыцаря, сильно смахивающего на Фальстафа. Впрочем, какой-то шарм в этом, безусловно, был. Главное – начальнику нравилось. Да и самому Фальстафу, похоже, тоже.
