– Ты что ж это, Кот? – вопил он, устраивая в миске пенную бурю. – Ты почему ж это сачкуешь? Кто ж тебя учил таким вот макаром хрусталя-то мыть? Да нечистые на место водружать? Не дело, Кот, не дело, я тебя в пример другим ставлю, а ты эдак-то вот от работы отлыниваешь!
– Я не отлыниваю! – возмутился я. – Они же чистые были!..
Конечно же пришлось все перемыть и перетереть, теперь уже на совесть. Домовушка помогал мне по мере возможности, то и дело отлучаясь в другие помещения квартиры, чтобы проследить, как выполняются его указания, и подсобить в случае необходимости. Надобность в этом возникала ежеминутно: то Пес из-за своих огромных размеров не мог вписаться в пространство между кроватью и дверью (он натирал полы, разъезжая на привязанных к лапам щетках); то Жаба надо было переместить от уже начищенной дверной ручки в кухне к еще неначищенной в коридоре; то Ворон, вместо того чтобы протирать книги тряпочкой (от пыли) и расставлять их по полкам в нужном порядке, совал в какую-нибудь из книжек свой клюв и забывал обо всем на свете; то стеклоочиститель универсальный, похожий на многоножку, добегал до оконной рамы и надсадно гудел, требуя пересадить его на следующее стекло, или же тихо пищал, оповещая о необходимости подзарядки…
Как вы уже могли заметить, Домовушка задействовал почти всех, кроме Рыба – поскольку того нельзя было задействовать по причине отсутствия у него рук и абсолютной нетранспортабельности; Петуха же, который не желал понимать, что от него требовалось, предоставили Пауку в качестве транспортного средства. Паук сидел у Петуха на голове и протирал листочки дуба от пыли. Покончив с порослью на кухонном подоконнике, он отправился в другие помещения – Лада в последнее время вдруг воспылала любовью к комнатным растениям и натащила дюжину, если не больше, горшков со всякого рода цветами: геранью, фиалками, кактусами, фикусами и прочей непонятной флорой. Пауку доставляло удовольствие ухаживать за всеми этими представителями растительного царства, рыхлить землю, удалять сухие или желтые листочки; только вот поливать цветы он не мог, и ему никак не удавалось обучить этому тонкому искусству Петуха – тот либо выливал слишком много воды, либо лил ее прямо на листья, вместо того чтобы осторожно полить корешки, либо делал неправильно что-нибудь еще, после чего Паук со стоном звал Домовушку, чтобы исправить содеянное неразумной птицей. Поэтому в последнее время Паук стал много есть (молочных каш в основном) и пил соки, морковный и свекольный – чтобы, как он говорил, поскорее вырасти до нормальных размеров и быть в состоянии удерживать леечку с водой в своих волосатых лапках. Несколько месяцев назад я пришел бы в ужас от такого его желания – наш Паук, размером с кофейное блюдце, и так казался мне слишком большим. Но теперь, познакомившись с ним поближе я перестал находить его страшным, более того – он стал мне симпатичен, и я напрочь забывал о его мохнатых лапах и животе, о его ужасных смертоносных жвалах и прочих признаках паучьей природы.
Но я отвлекся. Итак, Домовушка на какое-то время уединился со мной в комнате Лады – мне пришлось подождать, пока Паук закончит обтирать листья молоденького фикуса и направит своего ездового Петуха в кабинет, чтобы заняться геранями. Когда дверь за ними закрылась, я завел разговор с Домовушкой – со вчерашнего дня я пытался улучить минутку, чтобы пожаловаться ему на Пса. Простить-то я Пса простил, однако же что-то неправильное было в том, что твой нравственный подвиг никто не оценил и не похвалил. Домовушка со мной не согласился – я имею в виду, не согласился с моей оценкой поведения Пса.
– Что ябедничает наш Пес – этого нет. Рассказывает Ладе, конечно, обо всем произошедшем, однако должна же она в известности быть…
– Нет! – воскликнул я. – Ты никогда меня не убедишь, что Ладе необходимо было докладывать о съеденной нами курице и обо всех перепалках – беззлобных и никого не задевающих, заметь! – на кухне, и уж тем более о моих взаимоотношениях с кошками. Вот это уже называется вмешательством в мою личную жизнь!..
– Да прости ты его, – примиряюще произнес Домовушка, рассматривая только что протертый им бокал на предмет многократного отражения в хрустальных гранях зажженной по случаю пасмурного дня люстры. – Малое дитятко еще, несмышленое…
– Как это?!.. – Я едва не захлебнулся от возмущения. – Он, такой огромный, такой свирепый, ничего себе – малое дитятко!
– Щенок еще совсем, то есть ребятенок, – энергично кивнул головкой Домовушка и подышал на незаметное Мне пятнышко на хрустальном боку бокала. – Почитай, в классе пятом его это… трасварнули. Ему бы еще в горелки бегать да с удилищем на речке сиживать, а на него такая сразу честь взвалилась – Ладу оберегать. Вот и ищет, как бы еще лучше службу свою справить. А отрок же еще беспортошный, как по прежнему бы времени…
Я задумался. И вспомнил: давным-давно, когда я только-только стал котом, Ворон говорил мне, что после венчания Лады все мы возвратимся в то состояние, в каком были на момент трансформирования. Сколько бы лет ни провели мы в этих своих звериных (птичьих и т. д.) шкурах и перьях. То есть Псу по-прежнему двенадцать, а мне – сколько же мне было в тот прекрасный майский день? Я не помнил точно, но что-то около двадцати. Будем считать, что мне было двадцать. Значит, если Лада не выйдет замуж в ближайшие лет эдак тридцать-сорок, мои ровесники успеют состариться, обзавестись внуками, а я по-прежнему буду молод и красив?
Мысль эта мне понравилась. Это же почти бессмертие – то есть умирать когда-нибудь все равно придется, но столь долгая молодость плюс к ней мои вновь прорезавшиеся способности к магии, которые, скорее всего, исчезнут после моего возвращения в человеческий облик – право, я был очень счастлив тогда, что меня превратили в кота. И уж конечно я вовсе не хотел становиться человеком.
В этих размышлениях я незаметно покончил с порученной мне работой, и даже привередливый Домовушка, чуть ли не обнюхав каждую рюмочку (впрочем, скорее всего, именно обнюхав – потому как иначе он мог находить совершенно невидимую глазу грязь, кроме как по запаху), остался доволен моими усилиями. И в качестве поощрительного приза приставил меня к стеклоочистительному механизму, который уже довел до блеска оконные стекла. Теперь нужно было вычистить стекла витринок в стенке и заняться зеркалами в коридоре. Машинка бегала по зеркальному стеклу, я следил за ней, чтобы вовремя подхватить ее и перенести на следующее зеркало, и раздумывал. Поймите меня правильно – я желал Ладе всего наилучшего: выйти замуж, воссоединиться с родителями, получить статус законной правительницы Светелграда и всего княжества, но – пусть я эгоист и себялюбец! – но почему этому не произойти попозже? Когда я достаточно овладею магией. Ведь если Лада за почти сто лет повзрослела лет на двадцать, то ее тридцать наступят лет эдак через пятьдесят. Вполне приемлемый срок. И возраст для замужества тоже подходящий. Достаточно зрелый, чтобы не увлечься первым встречным, и в то же время еще и хороша, и красива, и молода. Нет, положительно надо убедить Ладу погодить с замужеством. Стоит ли спешить вступать в брак неизвестно с кем! Я очень сомневался в достоинствах суженого Лады, хотя Домовушка и убеждал меня, что суженым ее может стать только истинный витязь, умный, хороший и честный добрый молодец, отважный воитель. Знаю я этих современных воителей – драчуны-каратисты с криками «кия-а!», Ван Даммы-любители, сначала лезут в драку, а потом думают, стоило ли. Ничего хорошего с таким Ладу не ждет. Книжек они не читают, кино не смотрят – им некогда, они совершенствуют свое тело и берегут свое здоровье. Не пьют, не курят, не едят острого и соленого… И вообще они – очень тоскливые люди. Нет, они-то считают себя жизнерадостными, но вот окружающие тоскуют, когда их сын (брат, муж, друг) часами лупит по дощечке ребром ладони, или держит на вытянутых руках гири, или занимается еще чем-нибудь столь же непроизводительным. Может, конечно, у них, в их Там, витязи и воители совсем другие, образованные и учтивые, – но я в этом очень сомневаюсь. Нет, определенно Ладе необходимо погодить с выбором еще пару-тройку десятилетий. До тех пор, когда ей будет уже совсем пора.
