А потом все кончилось в один миг.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ,
в которой наша квартира превращается в змеиное гнездо
Нет на свете человека, который бы никогда в жизни не выходил из себя.
Пани Иоанна
Все кончилось в единый миг.
В воскресное утро Лада, проснувшись поздно – она теперь постоянно просыпалась поздно, потому что поздно ложилась: болтала до полуночи по телефону или просто мечтала, глядя в потолок. В булочную и молочную по утрам ходил теперь Пес, совершенно самостоятельно – трюк с запиской, придуманный мною, был взят нами на вооружение, иначе мы остались бы совсем без молока и хлеба.
Так вот, Лада подлетела к телефону, стоявшему на столике в коридоре. Ее ночная рубашка за время полета превратилась в прекрасное белое платье из шелка и атласа, а на голове возник веночек из меленьких беленьких цветочков. Все было как обычно, как мы уже привыкли, и я, прервав беседу с Вороном о сущности знака огня (в то время я изучал руны, имеющие в прикладной магии очень широкое применение), быстренько выставил заградительный щит, потому что Лада во время своих телефонных бесед очень часто увлекалась колдовством.
Лада, как всегда, окуталась звуконепроницаемым облаком, едва только сняла трубку. Я развернулся, чтобы вернуться в кабинет (отмечу, что руны давались мне не очень легко, и Ворон опять обратился к старой практике вдалбливания знаний в мою голову с помощью клюва, поэтому я не слишком спешил), и вдруг прямо передо мной в стену ударила молния. Я вздрогнул и обернулся.
Шиповник, который с недавних пор так красиво увивал стены и потолок коридора, исчез. Лада в ночной рубашке, без всяких веночков на своей встрепанной головке и никакого на ней шелка или атласа – простое полотно без вышивки – орала в трубку, и я прекрасно ее слышал:
– Ах так? Значит, вот как?!.. Ты очень пожалеешь!.. – И молнии сыпались из ее синих глаз, круша вдребезги развешанные по стенам зеркала, в которые сразу же превратились все картины и витражи, и даже прелестная миниатюра тушью, выполненная не то в японском, не то в китайском стиле.
Я не помню всего, что она кричала в гневе. Я поспешил укрыться в кабинете и, если и высовывал голову из-под письменного стола, то для того лишь, чтобы убедиться, что заградительный щит на месте.
Потом я услышал, как Лада швырнула трубку на рычаг – и как только аппарат выдержал! – и разрыдалась. Я тихо подкрался к двери, чтобы посмотреть на причиненный Ладой ущерб. Ворон, прятавшийся на верхней полке среди тонких детских книжек, посоветовал мне не спешить.
– Я бы не торопился, Кот, – произнес он хриплым шепотом, – подожди, пока она вернется в комнату…
Хлопнула дверь комнаты, и тоненько запело, разбившись, дверное стекло.
– Ну вот, теперь, пожалуй, можно рискнуть, – сказал Ворон. – Думаю, у нас скоро появится возможность провести практические занятия на местности… Я имею в виду небелую магию.
Небелой магией, в отличие от белой, черной и нейтральной, называются всякие мелкие кошачьи пакости – чих там, сглаз или перебегание дороги. Ворон давно уже переживал то обстоятельство, что я не могу пока приобрести практические навыки в использовании исконных кошачьих талантов, поскольку врагов, к которым можно было бы их применить, у нас не было, за исключением пьющей соседки, но Лада строго-настрого запретила предпринимать против той какие бы то ни было меры, мотивируя свое решение тем, что-де бедная женщина от нас и так натерпелась. Не знаю, что она имела в виду. Если Лада подразумевала превращение сожителя пьющей соседки в Жаба, то это, на мой взгляд, скорее было добрым делом, чем злым.
Но я отвлекся.
Итак, я выглянул в коридор. И увидел абсолютно белые стены и усыпанный осколками зеркал пол. Я принюхался. Гарью не пахло – а я было подумал, что Лада в гневе подпалила обои. Но нет, противопожарное заклинание, наложенное на нашу квартиру в предновогодние дни, еще действовало, поэтому молнии, которые метали синие глаза Лады, не привели к пожару. Однако с обоями все же что-то случилось.
Я пригляделся. Обои были на месте. Но их рисунок – на белом фоне вились раньше золотые и зеленые загогулинки – исчез бесследно.
И вдруг осколки на полу зашевелились, и я увидел маленькую змейку, выползающую из кучки битого стекла. Золотистую такую змейку, знаете ли. И тут, как всегда бывает, когда вначале не видишь очевидного, но стоит только заметить раз – и уже не можешь не замечать все остальные разы, если вы понимаете, о чем я, – так вот, я увидел, что весь пол, все груды осколков шевелятся, и всюду – зеленые и золотые змейки ползают, извиваются, встают на хвосты, а одна даже раздула капюшон – так, как это делают кобры, перед тем как ужалить. А на капюшоне у нее золотые очки. Змейка эта была очень маленькая – с огрызок карандаша длиной, они все были очень маленькие – но орал я громко. Наверное, меня было слышно на другом конце города.
О, как я орал! Как я кинулся обратно в кабинет, захлопнув за собой дверь, как я взлетел – даже, по-моему, не касаясь лапами дерева – на самую верхнюю книжную полку и забился там в уголок, дрожа от ужаса! О, как я дрожал! Дрожь моя передалась книжным полкам, и они дрожали вместе со мной. Тонкие книжки, среди которых прятался Ворон, посыпались на пол.
– Что случилось? – спросил меня перепуганный Ворон. – Пожар? Или она разрушила стену?
– Хуже, – промямлил я, заикаясь: язык отказывался мне повиноваться. – Там змеи!.. С обоев!..
Ворон, конечно, меня не понял. Он полетел посмотреть сам. И всюду ему надо совать свой длинный клюв!
Я попытался его не пустить, спрыгнул на пол и встал грудью перед дверью.
Я кричал, что не позволю открыть дверь в коридор, что надо подождать, пока эта нечисть там передохнет с голоду, и, пока она не передохнет, дверь открывать нельзя, а мы как-нибудь потерпим, мы как-нибудь обойдемся, в конце концов есть форточка, и я всегда могу сбегать украсть что-нибудь у соседей, и он тоже, но минуя дверь, в эту дверь нельзя пройти или пролететь…
Увы – все было впустую, и не только потому, что Ворон не желал ничего слушать. А еще и потому, что, пока я говорил, несколько змеек проползли под дверью в тот крохотный зазор, который имелся внизу, и теперь шастали по комнате быстро и хозяйственно, уж наверное, в поисках пищи; я снова взлетел к потолку и забился в угол самой верхней полки. Говорят, что любовь придает силы. Не знаю, так ли это, а вот насчет страха – в этом я уверен. Никакой любви со страхом не сравниться, когда нам надо перемахнуть через забор, или влезть на дерево, или совершить еще какой-нибудь славный подвиг во имя спасения своей жизни.
Увы мне – я совсем не учел, что змеи тоже умеют лазить по деревьям.
И по другим поверхностям.
Эти очкастые золотистые и зелененькие твари ползли по боковой стенке книжных полок так, как будто всю свою жизнь только этим и занимались. Впрочем, всю свою жизнь они только этим и занимались – когда были узором на обоях.
