Пес был тут как тут, жалобно смотрел на Ладу и поскуливал. По его белой морде катились крупные слезы, шерсть его намокла не только на морде, но и на широкой груди.
Я перескочил через голову Пса. В другой раз я бы этого не сделал, но сейчас речь шла о жизни и смерти. Жаба.
Пес взвыл от негодования. Я понимаю, нервы его были на пределе, он переживал из-за Лады, а тут некто кошачьей породы чрезвычайно фамильярно ведет себя – было от чего возмутиться.
Но я спокойно сказал:
– Заткнись, Пес! Жаб подыхает.
И он, то есть Пес, заткнулся.
Испугался даже.
Я сунул Жаба под хлещущую из-под крана струю. Теперь уже взвыла Лада:
– Ты что делаешь?!
И перекрыла воду.
– Да Жаб подохнет же! – крикнул я. Честно говоря, я здорово перепугался.
– Специалисты! – прошипела Лада сквозь зубы и стала крутить рукоятки аппарата. – Ушибся он, да?
– Ушибся, когда упал, а потом Домовушка на него сел, ну и придавил чуток… То есть сильно придавил, раздавил почти…
Жаб в моих лапах издал слабый квак.
– Отходит! – заорал я. – Воду включай скорее!
– Да сейчас, секунду… – пробормотала Лада, включила наконец воду, отобрала у меня Жаба и сунула его под струю. Жабу сразу же полегчало – он вздохнул и зашевелил лапами. Лада заткнула слив ванны пробкой и положила Жаба на дно.
– Поплавай пока, – велела она ему и повернулась ко мне.
– Слушай, Кот, – сказала она устало. – Я понимаю, ты был взволнован, беспокоился за жизнь товарища и так далее. Но надо же думать! При различных повреждениях используется вода с различной концентрацией магионов. Причем, когда нужно остановить кровь, концентрация отрицательных магионов в десять раз должна превышать концентрацию положительных. – Она говорила скучным голосом, как будто читала мне лекцию. – Следовательно, вода была какая?..
Она сделала паузу. Я подумал немножко. И до меня дошло.
– Мертвая, – пробормотал я.
– Вот именно! – Лада подняла указательный пальчик вверх. – Если бы Жаб был изранен и из него хлестала бы кровь, совать его под мертвую воду имело бы смысл. Но поскольку он был всего только придушен…
– Ничего «всего только»! – возмутился я. – Да он сначала расшибся до полусмерти, а потом его просто раздавили! У него там, внутри, наверное, все внутренности расплющились! И кости переломались!
Лада повернулась к ванне, в которой плавал почти благополучный уже Жаб, поймала его за спинку и подняла в воздух. Жаб затрепыхался.
– Ну ты, ты чего? Я еще не вполне… Пусти меня!
Лада, не слушая Жаба, ощупала его.
– Все кости целы, – сказала она, опуская Жаба обратно в воду. – Еще десять минут поплаваешь, и хватит. Домовушка же на самом деле очень легкий, – обратилась она ко мне. – Почти ничего не весит. Так что очень уж расплющить он никого не может. Кроме, может быть, Паука. Да и то вряд ли…
Она потрогала свою голову. Рана уже затянулась, а волосы были в крови.
– Ладно, – сказала она. – После вымою волосы. Когда Жаб очухается. Пошли с этим ненормальным разбираться. Какая муха его укусила? Вчера драка, сегодня – еще того чище…
Мы прошли на кухню: Лада впереди, я у ее ног, а следом за нами плелся Пес, поджавший хвост. Я, напротив, хвост распушил и поставил трубой. Я был полон справедливого негодования.
Ворон, угрюмый и важный, сидел на своем насесте. Домовушкаже, пригорюнившись и проливая прозрачные слезы, устроился на лавочке у стола. А перед ним лежали злополучные доллары.
– Ну? – прокурорским тоном спросил Ворон Ладу, когда мы вошли в кухню и остановились у двери. – И как ты объяснишь появление в нашем доме иноземной валюты?
Лада уперла руки в бока.
– Я продала платье за пятьдесят долларов, – сказала она. – А вот как ты объяснишь свое поведение?
– Спекулянтка! – сердито каркнул Ворон.
– Мы обыватели, закону послушные, – запричитал Домовушка, – мы закона не нарушаем! Мы закону повинуемся! Ежели нельзя валюту иметь, так мы ее и не имеем!..
– Газеты надо читать! – рявкнула Лада. – Телевизор смотреть! Новости! Публицистические передачи! Программу «Время»! А не только кино! Все уже можно! Даже магазины есть, где за доллары продают!
– Товарищ капитан Паук! – позвал Домовушка. – Вылезь-ка на пару слов!
Паутина зашевелилась, и Паук высунул голову из ажурного переплетения.
– Слыхал ли, в чем у нас загвоздка? Что скажешь?
Паук помотал головой, размышляя.
– Видите ли, – сказал он задумчиво, – в мое время, то есть когда я находился при исполнении, так сказать, валютные операции были, безусловно, противозаконны. Но я уже так давно оторван от окружающей действительности, к тому же, как вы, Лада, справедливо заметили, газет мы не читаем и программу «Время» не смотрим… Даже не знаю, что и сказать. Поскольку Советский Союз перестал существовать, новое государство вполне может иметь и новые законы… То есть даже и должно их иметь. Нужно поинтересоваться у того, кто был последним, так сказать, активным членом общества…
– Петух, – сказал Рыб, высовываясь из своего аквариума. – Надо расспросить Петуха.
– Ну он много вам нарассказывает, – мяукнул я. – С его мыслительными способностями… Я знаю, что когда я был еще… активным членом общества, то доллары уже имели некоторое хождение. И не только доллары.
– Ах, мне вы не верите! – скривила Лада пухлые губки. – Ладно. Я вам это припомню.
– Ладушка! – завопил Домовушка, но Лада уже развернулась и вылетела из кухни.
– Ишь, нехорошо-то как получилось! Неладно! – сокрушался Домовушка, раскатывая тесто на пироги. – Обидевшись теперича! А ведь мы ж!.. Мы ж только добра хотевши!..
– Благими намерениями вымощена дорога в ад, – назидательно произнес я. Я занимался начинкой: давил орехи щипцами и выбирал ядрышки. Изюм намокал в плошечке, на плите в кастрюльке булькала картошка, жарился на сковородке лук; ароматы носились упоительные, обещая нам праздник чревоугодия. Однако настроение у нас было отнюдь не праздничным.
– И вообще, Ворон, на твоем месте я бы извинился, – добавил я, обращаясь к нахохлившемуся на насесте премудрейшему. – Все-таки…
– Тебя не спросил! – каркнул Ворон, прерывая меня – крайне, я бы сказал, невежливо. Груб наш преминистр, ничего не скажешь.
– Ты не ершись, не ершись, не ерепенься! – поддержал меня Домовушка. – Умел пакостить – умей ответ держать. Где это видано – чуть головушку не прободел девчоночке-то клювом своим железныим!.. – Домовушка всхлипнул и утер слезу, оставляя тесто на усах и щеках. – Бедняжечка о семье радеет, о домашних своих, с себя платье продала… А какое платье-то? – вдруг всполошился он. И помчался в комнату, где Лада сушила голову: – Слышь, Ладушка, а платье-то каковое ты продала? Неужто обнову новогоднюю?.. Дуется покамест, – сообщил он нам вполголоса, вернувшись в кухню. – А продала она то самое… деяние бесстыжее, что вначале смастачила, ежели помните… Змеёву шкуру. И ладно. Соблазну не будет на себя пялить стыдобищу такую. А ты, Ворон, – добавил он строго, – немедля ступай винись! Не то…
