– Я вижу темницу в Фароне. Король говорит с твоим отцом, но не верит ему.
Сердце Каспара едва не остановилось. Неожиданно вместо своего собственного отражения он увидел в воде колеблющийся образ отца и матери, лицо Керидвэн искажено тревогой и болью. Бранвульф выглядел слабым и больным. Вокруг них была какая-то темная пещера, стены сочились влагой. На запястьях родителей виднелись кандалы.
Каспар с трудом сглотнул. Образ задрожал и исчез, сменившись картинкой всадника в черном капюшоне, скачущего на могучем коне. Человек медленно обернулся и взглянул на Каспара, но лицо его скрывала тень, и юноша различил только губы. Рот всадника раскрывался все шире и шире, делаясь черной дырой, в этой черноте промелькнули бегущие черномордые волки, и Каспар почувствовал, что они ищут его.
Волчонок неожиданно положил ему сзади лапу на плечо и огласил пещеру долгим заунывным воем. Человек в черном капюшоне настороженно дернулся, как будто услышал что-то; картинка заколебалась, распалась на части и утонула в глубине воды.
– Они ищут тебя, – раздался голос горовика. – Бойся ночи! Бойся засыпать! Тогда они могут прийти!
Каспар отшатнулся от воды и сел рядом с Нейтом, который держал в объятиях свою сестру и покачивал ее на руках, поглядывая на горовиков словно на демонов.
– Они могут продержать нас здесь сколько угодно. У нас есть хоть какая-нибудь еда?
Каспар хотя и не забыл, что этот парень – овиссиец, нанятый красть торра-альтанских медведей, все же поднялся на ноги и отправился пошарить в седельных сумках Огнебоя. Воспоминание о своих запасах принесло ему большое облегчение.
– Здесь должно быть полно медовых лепешек нашей кухарки! Мягкий сыр, несколько хлебов… Хлеб мы почти весь съели, но должно остаться немного мяса.
Каспар знал, как странствия на свежем воздухе дразнят аппетит, и поэтому взял с собой так много еды, как только смог. Сумка, некогда туго набитая, теперь казалась подозрительно легкой; и неудивительно – в ней обнаружилась всего-то корочка хлеба, кусок сушеного мяса и огрызок сыра. А от лепешек не осталось и следа. Юноша яростно повернулся к лёсику.
– Это ты?..
Теперь Каспар понял, почему Папоротник так долго сидел молча: земля вокруг него была усыпана крошками.
– Я проголодался, – независимо ответил тот. – Мужчине нужно есть!
– Но ты сожрал весь хлеб и лепешки! – простонал Каспар, и все обернулись к нему.
Еще одна ужасная мысль пришла ему в голову, и юноша схватился за вторую сумку. И верно – она тоже оказалась пуста!
– Ты слопал даже зерно Огнебоя! Как ты мог?..
– Конь может есть траву. Зачем ему зерно? А на меня ты всегда косился, когда я жевал траву…
Каспар стиснул зубы, зажмурился и заставил себя мысленно досчитать до десяти, прежде чем снова заговорить:
– Если я еду на коне день напролет, у него нет времени, чтобы пастись. И тогда ему нужно зерно. Как ты мог такое сделать?..
Щеки Папоротника подозрительно надулись, и юноша понял, что лёсик успел еще чем-то набить рот. Он протянул руку к Папоротнику, и тот торопливо вытащил из кармана последнюю лепешку и целиком отправил в рот – раньше, чем Каспар успел ее отобрать.
Каспар не находил слов.
– Тебе очень повезло, что здесь нет Халя. Он бы… разобрался с тобой по-своему.
Лёсик сглотнул, даже толком не разжевав, и облизал губы. Глаза у него были как два больших черных блюдца.
– Этих припасов бы хватило на два дня, – продолжал Каспар. – А теперь что нам делать? Как ты считаешь, долго ли нас тут продержат? – Юноша махнул рукой на неподвижных, ровно дышавших горовиков. В колеблющейся воде всплывали и снова тонули белые скелеты животных. – Мы можем тут засесть навсегда! А ты оставил нас без крошки съестного.
– Но здесь полно еды! – оправдывался Папоротник. – Я бы ни за что не съел все припасы, если бы ты из-за этого мог голодать. Смотри, тут повсюду мох на камнях…
– Папоротник, люди не едят мох.
– Правда? – Лёсик казался искренне изумленным. – А я думал, лепешки тебе просто больше нравятся… Они ведь такие медовые, – почти заговорщицки добавил он. – Кроме того, не пойму, чего ты кипятишься. Ведь осталась эта… сушеная и копченая плоть. Ну, которую ты больше всего любишь.
Каспар сдался с тяжелым вздохом и принялся исследовать огрызок сыра и сушеное мясо. Не оставляя надежды, что судьба вскорости пошлет им какой-нибудь еще еды, он достал нож и поделил остатки припасов на равные части. Сначала юноша протянул кусок Урсуле, потом – Нейту и его сестре.
– Как собрат-человек, предлагаю тебе все, что могу. Хотя я не забыл, что ты явился на землю Торра-Альты убивать волков и красть медведей, моих медведей!
– Твоих медведей! – ощерился Нейт. – Подумаешь! Из-за того, что эта несчастная девчонка бросилась тебе в ноги, да какой-то сумасшедший за тобой бегает, как собачонка, ты решил мной командовать? У меня, между прочим, раньше было свое собственное стадо!
– Мы находимся в баронстве Торра-Альта. Это земли моего отца. И медведи принадлежат ему.
Каспар никак не ожидал последовавшей реакции ни от Нейта, ни уж тем более от Ланы. Парень уставился на него с неприкрытой ненавистью, а девочка неожиданно бросилась Каспару в лицо, вцепившись пальцами в щеки и желая вырвать глаза. Он постарался отстранить ее от себя, не причинив боли, – но не смог, и Лану оттащила Урсула. Нейт плюнул на предложенный ему кусок мяса и швырнул его Трогу. Пес проглотил мясо мгновенно, с таким же радостным урчанием, как Папоротник – ворованную медовую лепешку.
Двое юношей, вскочив на ноги, теперь стояли друг напротив друга с засученными рукавами, готовые сцепиться. Нейт был старше Каспара не более чем на пару лет, но телосложением сильно превосходил его, скорее напоминая Халя. Пастух прорычал сквозь зубы:
– Убийца. Ты убил мою мать. Это сделали твои волки. Трог зарычал и бросился на Нейта, но Каспар перехватил его за ошейник раньше, чем пес успел вонзить зубы в ногу овиссийца.
– Клянусь тебе своими отцом и матерью и всем, что мне дорого… Самой Торра-Альтой, что я не насылал этих волков на Овиссию.
Нейт, не слушая, бросился на него, пытаясь схватить за горло. Но юный дворянин был быстрее и ловчее, кроме того, долго учился всяким хитрым приемам. Он увернулся, пропуская противника мимо себя, и перехватил его руку, заламывая за спину. Нейт, шипя от боли, повалился ничком. Каспар тут же отпустил его:
– Не хотел сделать тебе больно. Ты сам начал…
– Сделать мне больно! Ха! Ты такой добренький, да, волколюб? – рычал овиссиец, отбрыкиваясь обеими ногами от Трога, который вцепился ему в сапог. – Да ты мне сердце руками вырвал!
– Трог, оставь! – приказал Каспар, но без малейшего эффекта.
