— Вот как сгорела казарма Всадников, — пробормотала Ларен.
Акстон энергично закивал.
— Этот человек лжет, — настаивал Спурлок, но в голосе появились отчаянные, визгливые нотки. — Как можно слушать бред сумасшедшего, его дикие фантазии.
Ларен бросила на него пронзительный взгляд.
— Но призрак и впрямь был здесь, — возразила она. — Я сама повстречалась ним.
Акстон с одобрения короля продолжил свой рассказ: о том, как они маскировались под мирных сакорийских жителей, внедрялись во все профессии и прослойки общества. И при этом сохраняли свою обособленность: женились только на своих, почитали священные тексты и артефакты, оставшиеся от далеких предков.
Неужели это возможно: на протяжении тысячелетия внутри королевства жила такая смертельная угроза? Тайная, невидимая, но от того не менее опасная… Эти люди готовы были бороться за свои идеалы, в случае надобности даже разжечь новую Долгую войну.
И действительно ли о ней никто не догадывался? Захарий, например, выглядел встревоженным, но не слишком удивленным.
— Безумец, — проворчал Уэлдон Спурлок.
Вместо ответа Акстон просунул руку меж прутьев решетки и продемонстрировал татуировку на ладони — мертвое дерево.
— Такую отметину носят все, кто входит в ядро секты, — пояснил он.
Капрал Хилл вцепился в запястье Спурлока и силой разжал его кулак. На ладони красовалась подобная татуировка.
— Это ничего не доказывает! — завопил начальник канцелярии, выдергивая назад руку. — Просто-напросто наколка… Я первый раз обо всем слышу!
Но Ларен верила, что сержант говорит правду. Она прочитала это в его безумных глазах. А дабы окончательно увериться, она сделала то, что давно уже себе не позволяла — обратилась к магическим способностям. При этом страшно трусила, ей казалось: дай она волю внутреннему голосу, и снова разверзнутся пучины безумия. Болезнь вновь заявит свои права на нее, утащит в ту темную дыру, куда Ларен никак не хотела возвращаться.
Капитан со вздохом провела рукой над брошью, и ее магические способности проснулись — зашевелились и обратились на Уэлдона Спурлока.
— Спурлок лжет, — вынесла свой вердикт Ларен.
Захарий, похоже, ожидал чего-то подобного. Он молча кивнул и обернулся к капралу Хиллу:
— Задержите его для дальнейшего допроса.
При этих словах Спурлок преобразился: ощетинился, как раненый зверь, в глазах появилось злобное выражение, пальцы скрючились, как когти.
— Вам все равно не победить! — выкрикнул он. — Нас тысячи — в каждом городе, в каждой провинции. И не такие слабаки, как этот…
Он бросил на сержанта Акстона взгляд, в котором светилась неприкрытая ненависть.
— Уверен, вы сможете нам многое поведать, — прервал его король. — Мастер Дрент долгие годы подвизался как судебный дознаватель и сумеет развязать вам язык.
Спурлок побелел как мел.
Стражники бесцеремонно впихнули его в камеру, захлопнули и заперли дверь — все это под безумное хихиканье Акстона.
Тут в кабинет вошел взволнованный Сперрен в сопровождении двух придворных.
— Сир, в городе волнения, — доложил он. — Мы… мы получаем всевозможные донесения. И было бы полезно…
— Конечно, — откликнулся Захарий. — Иду прямо сейчас.
Ларен двинулась было следом, но затем решила задержаться. Она подошла к зарешеченным камерам. Акстон жадно глазел на нее из-за прутьев, в глазах его светилось безумие. Спурлок мрачно сидел на своей койке, скрестив руки на груди.
— Скажите, — обратилась к нему капитан, — что вам было нужно от моего Всадника?
— Мне ничего, — пожал плечами Спурлок.
— Тогда кому же?
— Блэквейлу.
Ларен невольно содрогнулась.
— Так вы хотели просто бросить ее лесу… как сделали это с Олтоном Д'Йером?
— Мне нечего вам сказать. Я не обязан отвечать на ваши вопросы!
И Спурлок демонстративно отвернулся к стене.
— Ну что ж… надеюсь, мастер Дрент выбьет из вас все, что мне нужно.
Уже выходя из здания, она услышала слова Акстона:
— На вашем месте я бы не доверял этой девчонке… Не забывайте, она Галадхеон!
И он вновь залился безумным смехом.
* * *
Кариган снился белый, насквозь выстуженный мир, в котором с неба падали снежные хлопья. Она брела сквозь метель, обхватив себя руками за плечи. Деревья прятались в тени, лишь их мертвые, голые ветви раскачивались на ветру, подобно паучьим ногам.
Впереди маячила неясная фигура, и девушка спешила за ней — преодолевая снежные заносы, стараясь не потерять цель в белой пелене. Лес становился все гуще. Колючие ветви цеплялись за волосы, и Кариган нетерпеливо отбрасывала их в сторону. Обледеневшие, они позвякивали, как ветряные колокольчики.
Внезапно человек впереди остановился и обернулся. Это был мужчина с прекрасными темными глазами, которые сверкали на бронзовом лице. Черные волосы казались посеребренными из-за нападавшего снега. Кариган и раньше видела его в своих снах, правда, тогда он был гораздо моложе — мальчик по имени Алессандрос. Но сейчас, глядя в лицо незнакомца, она безошибочно узнала в нем юного принца.
Взгляд Алессандроса впился в нее. Беспощадные глаза не отпускали, сдирали с нее всю одежду — для них не было преград. И вот Кариган стояла перед ним — жалкая, нагая, дрожащая. Она пыталась как-то прикрыться, пыталась бежать… но темные глаза держали цепко, мучили и насиловали. Они проникали в самое нутро, постигали ее сокровенные тайны, ее мечты и пристрастия. Имя Кариган открылось ему, и губы мужчины дрогнули в довольной улыбке.
— Я знаю, ты придешь, — обронил он и медленно пошел прочь. Снежная пелена скрыла его из виду, но девушка услышала прощальные слова:
— Мне известно, где Д'Йер.
В левой руке Кариган что-то зашевелилось и стало расти, набухать. Сквозь прозрачную кожу она увидела, как там извивается черная змея.
Девушка закричала…
И тут издалека донеслось трубное пение рога, сопровождаемое стуком копыт. Как спасение возник зеленый свет, и Кариган погрузилась в него, как в легкое покрывало…
Спурлок
Спурлок сидел на койке, уставившись в стену напротив. Рука судорожно сжимала медальон. Когда-то давно он принадлежал его отважному предку, которого судьба забросила на чужбину и заставила жить среди варваров. То же самое чувствовал и сам Спурлок. Всю жизнь его окружали варвары, недостаточно яркие и умные. Он так и не смог прижиться среди сакорийцев.
Уэлдон разглядывал свой медальон. На одной его стороне был выгравирован императорский дворец, а на другой — величавый кипарис. Он символизировал величайшее благородство. Лорд Морнхэвен после того, как империя отвернулась от него, выбрал себе в качестве герба образ мертвого дерева — для того, чтобы декларировать свое отсоединение от Аркозии и продемонстрировать модель нового общества, которое он намеревался построить здесь.
