– Простите меня за то, что испугал вас, девушка, но теперь вы в безопасности.
– О? Ну тогда спасибо… О, боги! – она зевала и тёрла глаза, потом огляделась вокруг и обнаружила, что их лагерь полон вооружённых мужчин. – Как я все это проспала?
– Я сам удивлялся, если сказать по правде. Вам дали снотворное?
– Нет, совсем нет.
Тем не менее, когда Джилл попыталась встать, у неё так закружилась голова и к горлу подступила тошнота, что она на мгновение задумалась, не дал ли ей Невин в самом деле какой-то порошок. Поскольку Джилл не помнила, чтобы что-то пила, она могла только предположить, что её грубая и отчаянная попытка применения двеомера в предыдущий день оставила её опасно-измождённой. Солдат – она все ещё не была уверена, спаситель он или захватчик – любезно поймал её за локоть и помог встать.
– Ваш дедушка вон там, он разговаривает с офицерами. Он, вероятно, важная персона, да?
– Очень, – Джилл быстро провела рукой по волосам, чтобы пригладить их. – А где Родри?
– Варвар? С офицерами. А вы сможете ехать верхом?
– Конечно. Куда мы направляемся?
– Насколько я могу сказать, мы сопровождаем вас до Индилы и судов архонта. За исключением вашего деда и вас, все арестованы.
С таким количеством всадников, лошадей и пеших солдат переход до Индилы занял три дня. Поскольку офицеры решили, что Джилл и Невин – жертвы, в то время как все остальные – преступники, Джилл не предоставлялось случая поговорить с Родри или Саламандром во время путешествия. Однако даже на расстоянии она видела, что Родри пребывает в плохом настроении, и не завидовала Саламандру, задачей которого было его веселить. Наконец за два часа до заката на третий день они добрались до Индилы. Их ждал удивительный приём. Хотя Джилл боялась, что Родри и его люди будут препровождены в тюрьму, вместо этого у ворот их встречал сам архонт с символическим эскортом из городской стражи; с ними ждал Элейно, облачённый в прекрасные одежды, золото и драгоценности, которые полагались ему, как владельцу и капитану торгового корабля.
– Видишь ли, я связался с Элейно, когда нас только арестовали, – прошептал Невин на дэверрийском. – В конце концов, у него есть влияние на островах, и я решил, что он вполне может им воспользоваться.
Это влияние, в сочетании с различными официальными письмами Невина, сами по себе сработали, как двеомер. Вместо тюрьмы архонта их проводили в великолепную гостиницу, расположенную прямо рядом с гаванью – рядом с кораблём Элейно – и сказали, что расходы по размещению гостей берет на себя государство, поскольку они считаются возможными преступниками и находятся под следствием, а тюрьма слишком мала. Но, несмотря на эти официальные рассуждения, никого не волновал тот неудобный факт, что предполагаемые преступники размещались вместе с предполагаемыми жертвами.
Однако ничего притворного не было в городской страже, которая постоянно дежурила у гостиницы: по четыре человека у каждой двери и по два у окна. Горькие жалобы владельца гостиницы тоже не являлись маскарадом. Тем же самым вечером появился личный писарь архонта, чтобы вызвать Невина и Элейно на совещание с различными официальными лицами. Джилл прошла с ними вниз в окружённый стенами двор гостиницы.
– Вы тоже будете нанимать стряпчего? – спросила Джилл.
– Будем, – ответил Невин. – Но только напоказ. Не надо так беспокоиться, дитя. Дела идут в нашу пользу, независимо от того, как это выглядит.
– Если ты так говоришь… Трудно поверить, что мы на самом деле в безопасности и все закончилось.
– О, этого я не говорил! Во-первых, нам нужно добраться домой, а во-вторых, нужно посмотреть, смогу ли я что-то сделать с памятью Родри.
Джилл была уверена, что Невин в состоянии исцелить Родри. Для неё это было чем-то само собой разумеющимся. Она так поразилась, услышав слова Невина, словно он дал ей пощёчину. Невин с беспокойством бросил взгляд через плечо на посыльного, который с нетерпением ждал у двери.
– Мы поговорим позднее – а сейчас мне нужно идти. Но, Джилл, я пытался предупредить тебя.
– Ты на самом деле пытался. Прости.
После того, как стражники проводили их на улицу, Джилл отправилась назад в общий зал гостиницы, где мерцали масляные лампы, их свет блестел на плитках пола и раскрашенных стенах. За столом в одном углу Родри и Саламандр играли в кости, в то время как Гвин и члены отряда стояли вокруг и наблюдали с кубками вина в руках. Со временем, как предполагала Джилл, Родри заново выучит большую часть того, что ему требовалось знать: имена важных людей в своём рине, и все основные законы. Но что-то ценное, что таится вне слов, будет потеряно навсегда: та необычайная радость жизни и проявления чувств, которые всегда делали его таким привлекательным, подобно яркому огню холодной ночью… Хотя Джилл все равно будет любить его, но подданные обнаружат, что он странно изменился и, не исключено, что они будут разочарованы. «Ему потребуется все время иметь меня под рукой», – подумала она, и с этой мыслью почувствовала себя так, словно холодные пальцы сжали ей сердце. Если она собирается продолжать изучение двеомера, ей потребуется много времени для себя – и все это время она будет оставаться в одиночестве. Если она решится изучать двеомер…
Она должна продолжать обучение. Она знала это лучше, чем что-либо. Если она сейчас прекратит изучение двеомера, её душа сожмётся и превратится во что-то мёртвое и уродливое, что спрятано внутри неё, – просто от горечи. Джилл любила двеомер так же сильно, как Родри. Или больше? Это простое маленькое слово, казалось, горит у неё в сознании. До этого момента она никогда не думала, что может любить что-то больше, чем Родри, её великолепного красивого Родри, которому она теперь так нужна. «Я никогда не брошу его, – подумала Джилл. – Никогда!» И тем не менее она знала, что не может также бросить и двеомер. Не теперь, только не после того, как она наконец нашла занятие, к которому по-настоящему лежала её душа.
Хотя Невин с ужасом думал об официальном визите во дворец архонта, его превосходительство, которого звали Гурта, развлекал их так пышно, что было очевидно без каких-либо слов: Гурта считал, что они сделали одолжение всему Бардеку, когда сожгли усадьбу Тондало. К тому времени, когда они смогли убежать с пира, где вовсю шла пьянка и играла музыка, восковая луна низко висела на небе.
Хотя обычно Невин спал не больше нескольких часов за ночь, он упал на кровать, как только добрался до комнаты, и оставался в постели до тех пор, пока полуденное солнце не стало заглядывать через щели в ставнях.
На самом деле, его разбудила Джилл, робко постучав в дверь. Когда он сонно прокричал «Войдите!», она внесла поднос с тарелкой и деревянной кружкой.
– Эль! У них здесь есть эль, Невин. Он не такой хороший, как у нас, но это эль.
– Отлично! Протяни мне кружку. Нижайше благодарю.
Эль был слабым и одновременно странно сладким, но, как и сказала Джилл, по крайней мере, сварен из ячменя, а не винограда. Невин медленно его потягивал, чтобы растянуть удовольствие, и мелкими кусочками откусывал хлеб. Открыв ставни, чтобы впустить тёплый весенний воздух и солнечный свет, Джилл села, скрестив ноги, на груду подушек.
