Наконец утром четвёртого дня, когда архонт призвал Невина в свой дворец, Джилл отправилась с ним – в награду за свой упорный труд. Гурта принял посетителей в своих личных покоях, а его рабы приготовили изысканные кушанья и лучшее вино. С ними обедал огромный, зловещего вида человек, которого представили как Ханно, капитана городской стражи. После вежливой беседы о делах, Гурта заметил, что установлена дата судебного заседания.
– Боюсь, до него остаются ещё две недели. В это время года суды всегда перегружены, поскольку зимняя погода оставляет людям много свободного времени для судебных разбирательств. – Гурта бросил взгляд на Ханно. – Две недели – долгий срок. Вы должны быть очень осторожны, капитан, чтобы пленники-варвары не убежали.
– Конечно, господин. Как они могут убежать, когда мои люди охраняют гостиницу? Везде часовые.
– Это так. С другой стороны, сегодня ночью, когда самый сильный прилив, устраивается торжественное шествие в честь Звёздной Богини. Тебе придётся уменьшить количество стражников возле гостиницы.
– Хм, да, пожалуй. Хотя нам все равно придётся оставить там несколько человек.
– А что если они начнут пить от скуки и опьянеют?
– Такого никогда не происходит. Только не тогда, когда я за ними слежу.
– А! Но ты можешь отвлечься.
– Да, это так, – Ханно улыбнулся Невину и подмигнул Джилл. – Какая ужасная мысль.
– Да, ужасная, ужасная, – Гурта грустно покачал головой. – Однако нельзя винить людей за то, что они время от времени допускают ошибки, не так ли?
– Нельзя, – согласился Невин. – Такое случается с самыми лучшими из нас.
Этой ночью, ожидая прилива, они устроили маленький пир. Владелец гостиницы нервно кружил возле стола, снаружи прогуливались люди архонта, время от времени засовывая головы в окно, чтобы проверить, не пришло ли время пренебречь своими обязанностями и позволить пленникам убежать. Поскольку все прочие постояльцы ужинали в своих номерах, чтобы не делить общий зал с преступниками, отдающее эхом помещение находилось в их полном распоряжении. В этой далеко не праздничной атмосфере Родри быстро поел, затем оставил стол и встал у двери, чтобы поговорить с капитаном стражи. Ему требовалось, чтобы его видели прохожие, если кто-то соберётся проверить, как ему удалось отвлечь внушительного Ханно и убежать.
Доедая хлеб, Невин уточнил несколько насущных вопросов.
– Нам нужно продать или вернуть всех тех лошадей, которых нам дал архонт Сурата. Кстати, мы не сможем вернуться за теми несчастными лошадьми, которых оставили в Пастедионе, как я и предрекал некоему гертсину. Когда архонт их конфискует, это оплатит ему часть неудобств.
– Поскольку вы все уезжаете, о мастер нашего общего ремесла, я попросил бы оставить их мне, – сказал Саламандр. – Я хотел бы получить их, а также тех, которые у нас при себе.
– Зачем?
– Чтобы я мог представляться Эваном, странствующим торговцем лошадьми из далёкого варварского королевства, известного своими скакунами. Вы все завтра уплываете домой, но моя работа здесь, к сожалению, не завершена.
– Что? – Казалось, Невин разрывается между раздражением и любопытством. – Что за глупость ты придумал на этот раз?
– Это не глупость, а сочувствие. По крайней мере, надеюсь, что так. Во время наших путешествий я встретил кое-кого, кто выказал определённый талант к двеомеру, и у кого никогда не было ни малейшего шанса его развить. Поскольку дама, о которой идёт речь, имеет страсть к предсказаниям, боюсь, она может подпасть под влияние определённых беспринципных типов, пока ей не показали, как отличать золото от слюды. Она богата, и вышеупомянутые типы непременно должны слетаться вокруг неё стаями. Но поскольку в то время вокруг моей головы кружили ястребы, готовые вонзить в нас свои окровавленные лапы, у меня не было свободного времени для долгих утончённых бесед с упомянутой особой.
Когда Джилл поняла, кого он имеет в виду, то очень обрадовалась тому обстоятельству, что Родри уже встал из-за стола.
– Понятно, – сказал Невин. – Если у неё есть деньги для привлечения лживых дураков и проходимцев, то эта женщина и в самом деле может столкнуться со злом. Хорошо. Но, пожалуйста, не надо больше попадать тут ни в какие переделки. Я не стану снова просить ветер принести меня сюда, только чтобы вызволить тебя из беды.
– Обещаю тебе, о Мастер Эфира, что буду воплощением осмотрительности и бдительности.
Джилл подняла голову и увидела, как один из людей архонта махает ей от окна.
– Я думаю, сейчас они как раз собираются начать напиваться на дежурстве, – объявила она. – Саламандр, тебе, наверное, лучше пройти наверх и выбраться из окна, если ты не уезжаешь с нами.
– Да, моя дикая голубка, – он встал, поклонился, затем подошёл к ней и легко поцеловал её в лоб. – Мы встретимся снова. Ты простишь меня за то, что я не приду петь на твоей свадьбе?
– Прощу. Но будь осторожен, ладно?
– Обещаю. – Он погрустнел. – Попрощайся с моим братом от моего имени, хорошо? Я исчезну, когда он повернётся спиной, и спасу нас обоих от неприятной сцены.
Собираясь ответить, Джилл к своему удивлению обнаружила, что её душат слезы. Саламандр помахал рукой, побежал к лестнице, остановился, повернулся, чтобы помахать ещё раз, затем поспешил вверх и исчез.
Все остальные собрали свои пожитки и выскользнули через кухню и чёрный ход. Они проходили мимо стражника, который был чрезвычайно занят, осушая огромный кубок вина. Но Джилл все равно спешила по тёмным и петляющим улицам и подгоняла остальных. Чем скорее между ними и ястребами окажется океан, тем счастливее она будет. Наконец они добрались до гавани и нашли нужный причал. Элейно ходил взад и вперёд по палубе, ожидая их с зажжённой лампой в руках.
– Вовремя, – пробурчал он. – Как раз сейчас должен начаться прилив, ребята. Давайте, поднимайтесь на борт, и мы выйдем в море.
Несмотря на возражения Родри, Элейно настоял на том, чтобы выделить свою личную каюту гвербрету. Конечно, она оказалась небольшой, с узкой койкой, встроенной в стену скамьёй и небольшим столиком, привинченным к полу между ними, но Элейно был таким крупным, что его односпальная койка могла вместить двух человек, при условии, что они очень любят друг друга. Этой первой ночью, когда они лежали, тесно прижавшись и наблюдая за тем, как привешенная к потолку лампа, качаясь, отбрасывает угловатые тени, Джилл поняла, что у них в этой каюте-шкафу больше уединения, чем было за много недель. Как она предполагала, пришло время поговорить о важных вещах. Тем не менее, она боялась облекать в слова даже свои малейшие сомнения, чтобы остальные не хлынули наружу, подобно бардекианскому наводнению.
Родри предавался размышлениям. Просто потому, что Джилл было легче слушать его, чем говорить о себе, она спросила у него, о чем он думает.
– О, проклятье, у меня в голове гуляют какие-то разрозненные мысли, любовь моя, о долгой дороге и обо всем, что с ней связано. Знаешь ли, мне будет этого не хватать – совсем немного, но мне будет не хватать той жизни, которую мы вели раньше.
