Они оказались заперты.
В панике Фредерик захлопнул их за собой. Джип и Молл выронили меня, как мешок, и навалились на створки. Я с трудом поднялся на ноги, все еще загипнотизированный сияющим, бурлящим существом, приближавшимся к нам. И отвращение и омерзение, а вовсе не храбрость заставила меня обернуться и сделать в сторону этой мерзости выпад острогой, которую я все еще сжимал в руках.
Рукоятка неожиданно замедлила движение, словно воздух сгустился и стал клейким, она содрогнулась и как будто застряла. Затем мерзкий свет заплясал на ее зубцах и быстро, с шипением побежал по рукоятке к моим рукам. Я едва успел выпустить острогу, и тут ворота с треском распахнулась. Джип и Молл схватили меня, буквально выбросили наружу, и я покатился по булыжникам, а они вылетели следом. Джип с грохотом захлопнул за собой ворота, и Молл всем телом навалилась на них, пока он рылся в карманах в поисках ключей.
Я сел, голова у меня кружилась, меня подташнивало. Я сильно ударился о булыжники и получил хорошую свежую порцию ссадин. Я наблюдал, как Джип острием палаша рисует странный знак на толстом слое краски, покрывавшей ворота, — какой-то дикий орнамент из завитков, похожий на ряд переплетающихся арок, кольцом окруживших розу ветров. Затем он вставил свой палаш между двойными ручками как некий символический засов. Проделав все это, он упал на колени и со всхлипом вобрал воздух в легкие.
— Проклятие! — пробормотал он дрожащим голосом, совершенно непохожим на его обычный уверенный тон. — Проклятый никчемный бездельник! Придется обращаться к старику Лe Стрижу!
— Да уж придется, — сказала Молл, подтягивая штаны. — А как же с… — Она указала на меня.
Я сглотнул.
— Что… что это за проклятая штука? — Это все, что мне удалось выдавить.
— Ничего! — рявкнул Джип так свирепо, что я с трудом узнал его голос. Гнев уничтожил следы его обычного расположения. Его голос звучал едва ли не презрительно. — Ничего такого, куда тебе следует соваться! Ничего — для постороннего!
С силой и настойчивостью он схватил меня за руку, поднял и поставил на ноги, словно я был ребенком. Затем он буквально оттащил меня туда, где стояла моя машина. Двери по-прежнему были широко распахнуты, габаритные огни желтым светом горели в тумане.
— А теперь уезжай! — рявкнул Джип и грубо толкнул меня на водительское сиденье. — Сгинь! Убирайся, понял? Приезжай где-нибудь через неделю. Нет, через месяц, раз уж так тебе хочется! А еще лучше — забудь все, что видел здесь, забудь меня, всех нас — все! Уезжай в своей шикарной закрытой машине — и запри на засов память! Забудь! — С этими словами он яростно захлопнул дверь.
Не в силах вымолвить ни слова, я смотрел вдаль за его спиной. Молл была едва видна: бледное лицо, наблюдавшее за нами в тусклом свете лампы, освещавшей склад. Она шагнула назад и растворилась в темноте. Джип круто развернулся на каблуках и, не оглядываясь, быстро зашагал прочь, пока тоже не исчез в ночи.
Медленно, трясущимися руками я включил зажигание, скорость, развернул машину и поехал. Сначала я не был уверен, что смогу вести автомобиль. Но путь назад показался как-то короче, улицы как будто сами проявляли готовность быть узнанными. Я свернул с Дунайской улицы в яркие огни, в жизнерадостный шум городского вечера. Но тут я уже не мог чувствовать себя как дома, во всяком случае сейчас. Я заглянул в сердце другого света, что-то из меня выжгли, и загорелись новые огни. Я с легким удивлением подумал, что никогда прежде не был, скажем так, внимателен к другим, восприимчив к чтению их мыслей. Однако сейчас я открыл в себе этот дар, пусть даже ненадолго. Я прочитал мысли Джипа, как раскрытую книгу. И поэтому не был обескуражен, не был обижен его неожиданной грубостью. Просто он сам был в ужасе. Вот и все. Каким бы странным и грозным ни казался этот человек, подаривший меня своей дружбой, он почти лишился рассудка от страха. И прогнал он меня ради моего же блага.
4
Утро вернуло меня к реальности. Но тут же преподнесло мне воспоминание, от которого я даже подскочил в постели, еще толком не проснувшись. Этот свет!
Пижамная куртка прилипла к спине. Воздух казался тяжелым, застоявшимся от повисшего в нем запаха страха. Я столкнулся с… с чем-то таким, во что не верил даже ребенком. С чем-то казавшимся совершенно невероятным здесь, в моей спальне, выдержанной в ровных серых тонах, в ультрасовременном интерьере, с ярким светом — стоило только дотянуться до выключателя. И все же… какое еще слово можно подобрать?
Демон?
Я видел, как он пожрал человека, как муху. Господи, да я и сам убил человека! Жуткий глухой удар абордажной сабли, а потом падение, дрожь. Тошнота вновь подступила к горлу. Что я наделал? Господи, что же я натворил! Я ведь только хотел помочь!
Руки у меня были липкими. Я посмотрел на них в ужасе, но, разумеется, они были липкими от пота, а не от крови. Неужели это произошло на самом деле? Или это был всего лишь страшный сон? Кошмаров этой ночью было предостаточно. Ужасные существа проходили сквозь мой сон, склонялись надо мной, скаля зубы в зловещей улыбке; жуткие образы наполняли мои сны, полузаманчивые, полуугрожающие, видения изощренной жестокости и похоти. По меньшей мере трижды я пробуждался от рева чудовищных барабанов, отдававшегося в моих ушах, и я трясся от страха и стыда. Но по мере того как успокаивался мой пульс, кошмары исчезали, оставляя лишь бесформенные тени страха. Но причал, склад, свет — это не пропадало. Я мечтал, чтобы они исчезли, черт бы их побрал. Я обхватил руками голову и содрогнулся, дотронувшись до свежей ссадины, которую получил, ударившись о булыжник. Только такого подтверждения не хватало!
Но и это ничего не доказывало. Доказательств не существовало вообще. А может, я просто сошел с ума, ибо кто еще там был? Я один. О, как методично, как старательно я организовал свою жизнь именно так. Столь же тщательно, как отделал свою квартиру — прохладную, просторную, без малейших следов беспорядка, безупречно чистую — и пустую. Она могла бы служить образцом для солидной рекламы на телевидении, хотя прежде я никогда так о ней не думал, а если бы такое и пришло мне в голову, то, скорее всего, это было бы мне даже приятно. Однако сейчас никакого удовольствия такая мысль не доставляла. Я был один в стерильной меламиновой коробке, наедине со своими страхами и галлюцинациями, и ни одной душе не было до этого дела. Я снова нырнул под одеяло и спрятал лицо в подушку. Чувствовал я себя отвратительно. Я не хотел вставать и идти на работу. Мне хотелось спрятаться.
Но привычка — уже укрытие. Очень скоро она подняла меня с постели и поставила под душ, а под струями горячей воды ужасы и напряжение ночи стали, казалось, понемногу отступать. Я быстро оделся, проглотил черный кофе и сбежал по ступенькам к стоянке, готовый едва ли не с радостью встретить бледную изморось и движение в час пик. Стараясь всеми правдами и неправдами сохранить место в кружащемся потоке, я проплыл мимо Дунайской улицы, бросив на нее лишь косой взгляд. Приехав даже чуть раньше начала рабочего дня, я решительно вошел в офис и, подойдя к своему столу, ароматно пахнущему свежим полиролем, с глубоким вздохом уселся в кресло. Когда вошла Клэр с утренней почтой, я уже был погружен в работу.
