– Ну знаешь… Что ты несёшь? Прямо какого-то филантропа из меня делаешь.
– Именно. Как бы мне не подпортить тебе репутацию.
– Спасибо. Я хочу сказать, что эта сделка прямо упала мне в руки! Между прочим – в сортире Ротари-клуба. Один человек предложил нам оказать помощь некоему начинанию, с которым кто-то там связан – знакомые чьих-то знакомых, знаешь, как это бывает. Ну, я немного разобрался в этом проекте, и он меня увлек, что ли. С Барри мы пришли к согласию – как раз наш профиль, дело проще простого, все детали можно обсудить за чаем, в десять минут. Почему бы не взяться? Ну и плата, конечно. Так что мы ничего не теряем.
– Ага, и ты сразу послал менеджера по заключению контрактов за тридевять земель на реактивном самолете, а затем и сам помчался следом. Знаешь, друг, у тебя ни стыда ни совести. Да не беспокойся, никому я твоей тайны не выдам, если, конечно, ты соизволишь выдать её мне.
Я был в нерешительности. Не потому, что не хотел откровенничать с Дейвом, нет. Но он задал вопрос, который я сам беспрестанно задавал себе последние дни. Почему этот проект меня так интересует? Не просто же потому, что в основе его доброе дело. Такими добрыми намерениями вымощено каждое начинание, но всегда очень скоро приходится забывать про добросердечность. Если бы мы руководствовались лишь благородными соображениями, то уже через месяц стали бы банкротами. Так почему же именно этот проект увлек меня? Я не находил ответа на этот вопрос, разве что, как я подозревал, тут крылась причина, в которой я не хотел признаться даже самому себе.
Внезапно мне пришлось замедлить яростный темп ходьбы. Даже с закрытыми глазами я непременно остановился бы перед стеной зловония, выросшей перед нами, – зловония куда более мощного, чем если бы все здешние городские запахи соединили в один. Дейв сморщил нос.
– Фу! Стоит миновать этот перекресток, и, похоже, мы окажемся по уши в…
Улица упиралась в один из узковатых klongs
[2]
, знаменитых уличных каналов Бангкока, служащих для бедного люда всем – и местом жительства, и средством сообщения, и водопроводом, и канализацией, причем не обязательно в перечисленном порядке. По каналу, чавкая, тащилось туристское суденышко, переполненное экскурсантами, снимавшими не слишком стеснительных обитателей хибарок, выстроенных на его берегу. К чести местных жителей надо отметить, что им не приходило в голову всем вместе наброситься на туристов-фотографов и пустить их ко дну. Напротив, туземцы, улыбаясь, с любопытством наблюдали за этими всеядными любителями достопримечательностей, которые, жужжа камерами, проплывали мимо. Улыбались они и нам, хотя украдкой косились на Дейва: в здешних краях африканцы встречаются редко, да ещё африканцы с оксбриджским выговором и в костюмах из шелка-сырца. Дейв швырнул окурок в зловонную коричневую воду, и та, жирно чмокнув, поглотила его.
– Экая мерзость! – заметил Дейв.
– Верно, – согласился я. – Но на этой мерзости зациклено все окружающее – и здесь, и где угодно. Вода!
– Ты отваживаешься называть это водой?
– Для многих мест и здешняя вода была бы целительной влагой. Да сейчас ей обрадовались бы даже в Калифорнии. Ну а на Бали… Знаешь, на этом острове…
– Который как раз и является пунктом назначения нашего груза. Мне ещё не приходилось бывать в этом тропическом раю. Туда меня не посылали.
– Я и сам там не был. Пока. Но ты-то ведь родился тоже в тропическом раю.
– Считаешь пригороды Кано раем? Ничего себе рай!
– Ну, рай раю рознь. И тропики тоже. Все дело в том, что на Бали почти нет собственной воды – из-за этого и возник наш проект. Бали питается в основном дождевой водой – она стекает с возвышенности в центре острова, и этой воды не так уж много. От её справедливого распределения и зависит, будет на Бали рай или голод. Такое положение длится уже столетия, и туземцы разработали довольно хитрую ирригационную систему, справедливо распределяющую воду. Эта система скроена из множества местных традиций – общественных, религиозных и прочих. Рисовыми плантациями там ведают общества, называемые subak, своего рода храмы воды, у них свои сложные законы, и за выполнением их следят не то судьи, не то священники. В известном смысле демократия, и она работает. Пока.
Дейв кивнул.
– У нас в Нигерии кое-где тоже был такой порядок. Но довольно деспотичный. Шаман, или вождь племени, или старейшины собирали под деревом совет и решали дела. Ну а с тех пор, как у нас появились вы, их заменяет окружной чиновник. Звучит более цивилизованно.
– Да. В общем, всё это чертовски сложно. А порядки на Бали меняются, как и всюду в мире.
– Понятно – туристический бум восьмидесятых и девяностых. Звезды рока теперь справляют там свадьбы и всё такое прочее.
– Дело не только в этом. Рост населения требует лучшей гигиены, лучшей медицинской помощи, – словом, как и везде. И потом, количество осадков, черт его знает почему, сокращается – то ли из-за глобального потепления, то ли из-за уменьшения лесов, или ещё по каким-то причинам. В общем, всё меняется к худшему. Система subak доживает последние дни – её священники, klian subaks
[3]
, и сейчас-то с трудом справляются, а скоро и совсем не справятся. Несколько лет назад один американский колледж разработал проект по поддержке острова – решили перевести всю их несчастную систему на персональные компьютеры! Но надо браться за дело основательнее – и скорей! Могу тебе сказать, что их правительство сильно обеспокоено. Острову требуется кардинально новая ирригационная система: заводы по опреснению морской воды, как в странах Персидского залива. А ты представляешь, сколько это стоит! Плюс более эффективный сбор воды, её хранение, распределение – всё это должно контролироваться централизованным компьютерным управлением. Выжать максимум из каждой, капли воды – наша задача!
– Да, от этого и зависит – рай или голод, – задумчиво повторил Дейв. – Ну а как они собираются оплачивать всё это?
– По обычной схеме – возьмут в долг у Всемирного банка, попросят помощи у государств Персидского залива, у Европейского сообщества, да мало ли где ещё? Только после последнего кризиса с деньгами у всех туго, средства на опреснительные заводы уже выделены, но они начнут работать лет ещё через десять. Они собираются обходиться пока нынешней своей системой, а это может привести к восьми-девяти очень трудным кризисным годам, – возможно, даже к голоду. Страдания, детская смертность, гибель окружающей среды и, не дай бог, эпидемии. И уж в любом случае конец туризму, а стало быть, и притоку твердой валюты. Центральное правительство не захочет вкладывать туда деньги. Понимаешь, как будут развиваться события?
– Ещё бы, – угрюмо сказал Дейв. Он сам рос в годы нигерийского голода, на себе испытал все прелести такого состояния. – Ну и кто-нибудь что-нибудь предпринимает?
