Нейгал засмеялся.
— Я имею право принимать у себя кого угодно, парень. И потом, какие из вас, к черту, враги Картаго? Вражда против Империи — общее дело Картаго, это правда. Но вы же не Империя, вы просто тридцать три несчастья. Были бы вы имперскими разведчиками — и я был бы обязан вас преследовать. А раз вы просто потерпевшие крушение — то я и не обязан. Моро имеет право против вас враждовать. А я имею право враждовать против Моро. Могу повести себя так, могу этак. Выдать вас или защищать до последнего. И то, и то законно.
— А что правильно? — растерялся Дик. Ему не приходил в голову такой поворот событий: что вражда против Империи — общее дело дома Рива — он знал, но что вражда против конкретных имперцев может быть только частным делом — он слышал впервые.
— Что значит «правильно»? — разозлился Нейгал. — Почему вам, черт возьми, все время «правильность» подавай? Вот же достали: даже когда за драный половичок воюете — все равно чье-то дело должно быть «правым». Пойми, малый: он имеет право хотеть того, чего он хочет — а он хочет денег и почестей за хорошо выполненное задание, и… — взгляд Нейгала как-то странно скользнул в сторону. — Кто ему может запретить? Я? Да с какой стати? И я молодым рубился за деньги и почести. Мне не нравится, что он проворачивает свои личные дела под видом заданий — ну так что же, что мне это не нравится? Пока он делает свою работу, кто ему может это запретить?
— А вы, мастер Нейгал? — спросил Дик. — Вы как… все-таки выдадите нас? Или будете защищать до последнего?
— Я же говорил, что я буду делать. Я тебе уже говорил! Кем ты меня считаешь — трепачом?
— Нет, сэр. Я просто удивляюсь… Вы сами сказали — защищать до конца… Но я не понимаю, как можно драться до конца за дело, в правоту которого не веришь? Мне было бы трудно умирать за то, во что я не верю…
— Это оттого, что ты мало еще жил на свете. Со временем вещей, ради которых стоит умирать, делается все меньше и меньше, а смерть все ближе и ближе. И кто бы мне объяснил, сынок: если мне нравится твоя леди, ее малыш и эта девочка, в которую ты влюблен — то почему я должен орать, что дело мое правое и лупить себя пяткой грудь? Все гораздо проще: вы мне нравитесь, а Моро — нет. То есть, он мне настолько противен, что даже если бы вы мне не нравились, я бы все равно ему вас не отдал.
— Мастер Нейгал, а почему вам так не нравится Моро?
Нейгал посмотрел на Дика тяжело, будто свешал в уме какой-то сложный подсчет. Дик уже подумал было, что он не ответит — но тут он сказал:
— Предателей не люблю, и не люблю предательства, и тех, кто делает людей предателями, не люблю больше всех.
Дик продолжал вопросительно смотреть на него и, вздохнув, Нейгал объяснил:
— Много лет назад, задолго до войны с Кенаном, Экхарт Бон, который еще не был тогда ни тайсегуном, ни главой синоби, из рейда привез пленного парнишку, ученика пилота разведывательного синдэнского корабля. Парня чуть постарше тебя, лет семнадцати-восемнадцати. Чернявенький, хорошенький такой. Потом он высветлился, но прозвище себе оставил то, которое дал ему Бон. «Смуглячок». Моренито. И какое бы имя ни брал себе — всякий раз назывался так, чтобы можно было сократить до «Моро». Я не знал его до того, как синоби им занялись — но после этого он стал копией Бона. Так же лез на рожон, так же мог достать что угодно у черта из пасти, так же спал на обеих сторонах кровати… В общем, второй Бон, с той лишь разницей, что Бон был наш с самого начала.
Дик почувствовал холод в животе. Так значит, Моро был сохэем. Солдатом Синдэна, который предал все, чем дорожил, и пошел на службу к Рива! Юноша оглянулся на Рэя и поймал его внимательный, серьезный взгляд.
— Не много на свете вещей, о которых я боюсь даже думать, — тихо добавил Нейгал. — И одна из них: что делают с сохэем, чтобы превратить его в синоби?
— Доспех гостя готов, — чирикнул тэка из своего угла. Дик принял из его рук кирасу и впервые обрадовался, что эта полуброня так ненадежна. Одно хорошее попадание из плазменника — и Моро может делать синоби из того, что останется, до второго пришествия…
Селектор домовой связи зажегся, лучи проектора соткали фигуру гема-домоправителя Феста.
— Хозяина спрашивает человек у ворот, — полупрозрачная фигура переломилась в поясе. — Он говорит, что привез госпожу Кассандру и хочет говорить от имени Морихэя Лесана. Его зовут Джориан.
Глава 13
Работорговля
В течение нескольких столетий производство гемов и работорговля являлись занятием не то чтобы очень почетным, но общепризнанно необходимым. Гемы были заняты во всех сферах производства и обслуживания. Общий стандарт, к которому пришел Вавилон, сводил рабскую расу к четырем разновидностям: рабочие, солдаты, обслуживающий персонал и секс-рабы. На этих четырех базах создали множество подвидов — если бы не маркировочная окраска волос, только специалист мог бы уверенно сказать, что похожие на гномов майна и изящные ама относятся к одному подвиду и могут иметь плодовитое потомство (правда, в Вавилоне тщательно следили за тем, чтобы эти два вида его не имели — нестабильность искусственного генома диктовала ряд ограничений).
Для имперцев Вавилон был соблазном во многих отношениях. Уже несколько десятилетий в Сенате раздавались голоса тех, кто полагал, что генетическое рабство можно ввести и в Империи, а от «ультиматума Ааррина» отказаться. Это были в основном голоса владетелей и депутатов с миров, чье экономическое развитие тормозилось из-за нехватки рабочих рук. Кое-где местные власти, пользуясь законодательными «дырками», пошли на самоуправство и закупили несколько партий рабов в Вавилоне. Имперские и планетарные кодексы права запрещали одному человеку владеть другим, но до сих пор имперские законы не определили, считать ли гемов людьми.
Принятие Церковью догмата «О человеческом достоинстве» положило конец всем дискуссиям в этом направлении. Империя тут же приняла ряд законов против генетического рабства. Звездоходческая Хартия приравняла вавилонских работорговцев к пиратам, на которых не распространяются, как известно, межпланетные законы о ненападении на гражданские суда, оказании помощи и спасении груза. Пользуясь этим, некоторые планетарные флоты напали на несколько вавилонских кораблей и захватили их. А поскольку на вавилонском корабле не написано, работорговец он или нет, среди захваченных и пострадавших оказались и ни в чем не повинные транспортники. Миры Вавилона выставили несколько дипломатических нот, император Кеннет, отец ныне правящего Брендана II, принял их и пообещал, что больше ни один корабль не пострадает — но торговле между Вавилоном и Империей был нанесен непоправимый ущерб: вавилоняне больше не желали рисковать грузом и жизнями в имперском пространстве.
Ситуация готова была вот-вот прорваться войной между Империей и Вавилоном, но вместо этого грянула война между домами Рива и Кенан. Эта война серьезно подорвала работорговлю и рабо-производство уже внутри самого Вавилона. Пошел в рост бизнес, до того остававшийся на заднем плане: захват рабов с целью перепродажи. Прежде считалось, что покупать неспециализированных гемов — только зря переводить деньги. Но война многим домам Вавилона отрезала возможность изготавливать партии рабов по спецзаказу, и волей-неволей им пришлось покупать рабочих у рейдеров.
