«Молодец», — издевательски прошептал кто-то внутри. — «Лихо ты решаешь за других».
«Они будут решать сами за себя. Не хозяева. Даже если мне сначала надо будет решать за них. А ты заткнись». Дик не знал, чем ему так неприятен этот голос, но каждый раз, когда он звучал, у юноши мороз шел между лопаток.
— Я говорю «мы», потому что теперь я буду с вами, с гемами. До конца. Буду жить как вы. У меня ничего нет, — он развел руками и рукоять флорда матово блеснула в свете ламп. — Эту рубашку и этот меч я получил от вас и от морлоков. Я даже жизнь получил от вас, гемов. Рэй меня спас, вы меня лечили — а я ничего не могу вам дать, кроме имени. Вы сами завтра скажете мне, кто хочет получить имя, перемениться и жить как человек, а кто нет. Но прежде все вы дадите друг другу клятву.
— Клятва — для людей, — робко возразила одна из пожилых.
— Вы — люди! — выкрикнул Дик. — И вы дадите клятву.
Он вдруг понял, что прихватил меч хоть и машинально, а не зря. Он выдвинул клинок на метр и поднял его вверх.
— Повторяйте за мной. Я клянусь, что приму я имя или нет — я не выдам никого, кто принял, если меня не заставят. Я клянусь.
— Я клянусь, — эхом повторили женщины.
* * *
Рэй каждый день приходил справляться о Дике — и каждый день дежурная дзё рассказывала ему через решетку о здоровье капитана. На пятый день решетка открылась.
Чтобы морлока пустили во внутренние помещения комбината — это что-то вроде чуда. Но даже это потрясло Рэя не так сильно, как вид Дика. Кто-то обрил ему голову. Без своих длинных волос юноша казался еще более исхудавшим и бледным, но главное — у большинства гемов волосы не росли как следует, только у дзёро, и гемы, находя их красивыми, не представляли себе, как этой красоты можно лишиться добровольно.
— Вы зачем это сделали? — напустился было Рэй на начальницу дзё, но Дик вступился:
— Потому что я просил. Рэй, я не могу больше носить прическу послушника. Я женат. Мы с Бет дали друг другу клятву перед Богом, когда она пришла ко мне в камеру.
Пока Рэй переваривал эту новость, Дик заметил, что его рана на бедре еще не зажила. Какой там зажила — видимо, каппы занесли какую-то заразу или в воде подхватил, а вернее всего — постарел. Рана не желала затягиваться и гноилась, хотя Рэй заливал ее лемурьим антисептиком и коллоидом при каждой перевязке, сукровица проступала сквозь повязку и сквозь штаны. То ли не действовал на морлока лемурий антисептик, то ли зараза была не простая.
— И вот с этой ногой он приходил каждый день, а вы не пускали его? — Дик нахмурился в сторону женщин.
— Извините, пожалуйста, — сказала толстая, беременная и уже не молодая дзё. Девочки, которые были у нее на подхвате, куда-то убежали по ее приказу и через минуту-другую вернулись с перевязочным материалом и лекарствами. Рэя заставили снять штаны и повязку, вычистили и зашили рану, залили коллоидом и сделали инъекцию.
— Еще два раза морлок пусть себе укол сделает, — сказала старая дзё, пока Рэй завязывал штаны. — Через цикл и еще через цикл. Пусть берет, — с этими словами она ткнула в ладонь Рэя две ампулы — и отдернула руку, словно боялась обжечься.
Когда с лечением было покончено, Дик схватил Рэя за руку и повел куда-то за толстой беременной дзё, которую, как оказалось, звали Марией. Они спустились по лестнице на нижний ярус и оказались в длинном коридоре, который дугой изгибался в обе стороны.
— За мной, пожалуйста, — сказала дзё и повернула налево.
— Зачем вы привели меня сюда, сэнтио-сама? — тихо спросил Рэй. Здесь, в этом кольцевом коридоре, где из-за стен доносились звуки, похожие на протяжный, чистый плач, почему-то он не решался говорить громко.
— Ты должен это видеть, — сказал Дик.
Мария открыла одну из дверей, и они вошли. Тонкий плач стал чуть громче.
— Зажмурьтесь, пожалуйста, — сказала Мария. Рэй знал, что сейчас будет — полная дезинфекция. Он зажмурился и задержал дыхание. Их обдало снизу сильным потоком воздуха, пахнущего свежо и приятно, но при этом так резко, что Дик расчихался.
Открылась следующая дверь и они вошли в просторное круглое помещение, где потолок был шире пола, а стены были словно отделаны темными матовыми полусферами. Под каждой из них горел экранчик с какими-то данными, в которых Рэй не понимал ничего.
Тонкий звук, похожий на плач, доносился откуда-то снизу, из-под пола, и Рэй понял, что там находится еще один уровень. А здесь царил другой звук, словно где-то поблизости ритмично били в огромный барабан палкой, обмотанной чем-то мягким, и отбивали ритм сердца. Этот мерный бой проникал не только в уши, а как будто в самое тело.
— Мы на месте, — сказал Дик — стой и смотри.
Он тоже нервничал. Все нервничали — и Мария, и несколько дзё, стоявших под стенами — видимо, ожидая их прибытия. В центре комнаты стояли четыре гравитележки.
Дзё, опасливо поглядывая на Рэя, поклонились Дику и принялись за работу. Морлок уже догадался, что здесь такое и что сейчас будет, и теперь с любопытством смотрел, как женщины, касаясь интерфейса полусфер, заставляют их открыться.
За каждой из них был пульсирующий, наполненный влагой мешок, и женщины, слив влагу через отводные трубки, вскрывали мешки и вынимали из них младенцев.
Крохотных морлоков.
Они работали по двое: одна отсасывала воду из носика и ротика, вторая ставила на пуповину зажим и перерезала ее. Затем детеныш оказывался на гравитележке: его обтирали, затягивали в подгузник и укладывали на упругой мягкой подстилке, беспокойным хвостиком кверху.
— Анна, — позвал Дик одну из женщин — она как раз закончила с пуповиной. — Дай его сюда. Дай его Рэю.
— Мне, сэнтио-сама? — изумился морлок.
— Да, тебе. Возьми его, что ты смотришь?
Рэй протянул вперед руки, сложив их «лодочкой» и дзё, опустив малыша в его ладони, быстро отступила назад, как и та старуха, что давала ампулы.
Детеныш был мокрый. Он полностью помещался в лапищах морлока, и глаза его были еще не золотыми, а зеленовато-серыми. В полуоткрытом ротике, который уже что-то искал, виднелись крохотные зубки.
— Ну, Рэй? — тихо спросил Дик. — Что скажешь?
— Он такой маленький… — юноша не смог распознать интонации морлока, потому что прежде никогда не слышал такого тона. А когда посмотрел Рэю в лицо и понял, то засмеялся: он впервые видел Рэя, охваченного паническим ужасом.
— Анна, покажи ему, как обтирают и одевают маленьких.
Рэй, чувствуя себя полным дураком, взял одну из пеленок и вытер детеныша, а потом обрядил в подгузник и уложил его так, как и остальных.
— Зачем это нужно, сэнтио-сама? — обиженно спросил он. — Вы смеетесь надо мной.
— Их двадцать четыре здесь, — сказал Дик. — И двадцать четыре родится в следующем месяце. А всего их здесь полторы сотни. И имена им всем дашь ты. Ты их всех крестишь.
