Дик закрыл глаза и сосредоточился, как под наношлемом. Конечно, полностью отключиться от тела не удалось — органы чувств исправно поставляли сведения; но, отвязавшись от них сознанием, Дик пробился наконец к тому тоненькому каналу, по которому поступали данные от шестого чувства, от пилотского пространственного чутья.
Он определил свое местоположение относительно покинутого детского комбината и бустерной пещеры. Он также почувствовал, в каком направлении следует двигаться, если он хочет выйти наружу. И пошел, освещая себе путь слабеющим люминофором и вновь читая розарий. Иногда ему казалось что кто-то крадется сзади — но понять, то ли и вправду кто-то крадется, то ли это эхо, он не мог.
Это продолжалось немало времени. Тело его устало и изболелось, люминофор погас, но он успел выбраться в длинный прямой туннель явно искусственного происхождения, и продолжал идти по нему даже в полной темноте. Он шел, пока не натолкнулся на очередную решетку, ощупал ее всю, насколько мог дотянуться, и нигде не нашел возможности пролезть. Прутья были приварены достаточно широко, чтобы пролез мальчик, но Дик при всей своей небогатырской кондиции, протиснуться все же не мог.
Он знал, что именно эта решетка загораживает ход туда, куда ему нужно, и что осталось совсем немного. Застонав от досады, он сел на пол, потом лег. Ноги его замерзли, одежда все еще не высохла, он был разбит, голоден и смертельно устал. Сейчас он не знал, откажется ли от бустера, выращенного на трупах. Голова болела, веки наливались свинцом, во рту было сухо, а пустой желудок будто сжался в кулак и колотил в диафрагму.
Дик подумал — стоит ли ему усилием воли поднимать себя и искать другой ход или нужно все-таки отдохнуть? Учитывая, кто шляется там, чуть подальше и пониже, спать вроде бы не следовало, а с другой стороны — ему придется еще хуже, если он окончательно измочалит себя, а выхода так и не найдет. Эти твари возьмут его тепленьким — а после отдыха он хотя бы сможет отбиться…
Дик примотал флорд к руке, скрючился сидя под стеной и погрузился в дремоту.
Сон его был нехорошим. Есть такая дурацкая разновидность снов, когда тебя снится, что ты не спишь, и все на прежнем месте, только что-то одно не так: вот и Дику снилось, что он крючится здесь, у решетки, от холода, голода и жажды, только решетка эта и вся эта преисподняя почему-то не здесь, а на Сунасаки, и ему шесть-семь лет. Маленькому ребенку, затерявшемуся в темноте, не стыдно было плакать — и он всплакнул. Вслух или про себя, в реальности или во сне, но у него вырвалось:
— Домой хочу… Домой!
При этом какая-то часть его сознания все еще оставалась совершено бодрствующей и прекрасно помнила, как оно все на самом деле — никакого дома у него нет и не может быть. Но эта часть существовала отдельно от другой. Дик не удивился бы, если бы оказалось, что он раздвоился, и юноша с маленьким мальчиком сидят рядом.
Тут чья-то рука сквозь решетку коснулась его плеча, и женский голос сказал:
— Почему ты плачешь, маленький? Ты потерялся?
— Да, — сказал малыш, и от удивления даже перестал реветь.
— Иди ко мне, я отведу тебя домой.
Малыш встал, взялся за прутья решетки руками и просунул между ними голову.
— Ну, смелее, — подбодрила его женщина, пригладив колючий «ёжик» его волос. — Ты же знаешь, если голова пролезет, то и все пролезет.
Мальчик повозился-повозился, просовываясь бочком — и выбрался с той стороны. Женщина взяла его за руку и повела.
— Как тебя зовут? — спросила она.
— Райан, — ответил мальчик. — Мама зовет меня Ран.
— А фамилия?
— Йонои.
Больше они не говорили. Широкий рукав женщины щекотал мальчику руку, он слышал, как в темноте шелестят ее хакама, и слышал еще один звук — постукивание трости по полу и по стенам. Женщина была слепа, вот почему она так уверенно ориентировалась в непроглядной темноте. Все происходило по законам сна: мальчик не сомневался, что женщина знает, где его дом, хотя откуда бы ей это знать, тем более что и дома-то никакого нет? Тем не менее, он доверял ей полностью. Такой абсурд бывает лишь во сне.
Впереди забрезжил свет. Мальчик зажмурился и закрыл глаза рукой: дневное сияние было слишком ярко для них.
— Дальше сам, — сказала женщина. — Там твой дом.
И мальчик поверил ей, хотя, опять же, прекрасно знал, что никакого дома там нет и не может быть. А женщина исчезла, как ее и не было, вокруг же сгустилась тьма.
Дик проснулся. А может, не проснулся. Раздвоение исчезло, юноша снова полностью поглотил мальчика — но при этом на губах у него еще было, как печать, это имя: Райан Йонои. Его настоящее имя, то, которое он забыл в кошмарный день гибели Курогава. Он помнил его, перейдя из сна в явь — или в другой сон? Ибо что-то переменилось. Дик все так же лежал и дрожал под стеной, но… решетка теперь была не справа от него, а слева. Точнее, он находился с другой стороны решетки. О том же свидетельствовал и подъем пола.
— Боже, — прошептал Дик, еще раз ощупывая пространство вокруг себя.
С сердцем, то колотящимся, то замирающим, он побежал в том направлении, куда в своем сне шел со слепой женщиной. Бежал, не думая, что под ноги может попасться очередной разлом, или потолок резко пойдет вниз и он окончательно расшибет себе голову. Поворот — Дик отчетливо помнил, что он был во сне! — и вокруг стало светлее. Это был еще не свет, а отсвет, но Дик прибавил шагу, и за вторым поворотом ему в ноги вцепилась его собственная тень. Длинный коридор заканчивался ослепительной звездой.
Дик задохнулся и повалился на пол лицом вниз, благодаря Бога и слепую женщину, пришедшую к нему во сне.
— Спасибо, Такэда-сэнсэй! Спасибо!
Последний этап — путь к свету — сам по себе занял не меньше часа: Дик приучал свои глаза к сиянию дня постепенно. Несколько шагов вперед, пристальное смотрение на светлый проем — и отдых, и красное мельтешение под веками…
Зато там было тепло, и чем ближе к выходу, тем теплее. У самого выхода камень был прогрет так, что Дик разнежился, как ящерка и лежал на теплом полу вдвое больше против прежнего. Солнечный круг тихо и неуклонно полз все ближе к выходу, а на потолке играли отблески далекой воды внизу.
Когда наконец он решился бросить вызов уже самому солнцу, оно встало так высоко, что совсем не заглядывало в пещеру. Дик, прикрывая глаза рукой, выбрался на узкий карниз, и увидел наконец планетный день — впервые за почти полгода.
Горная гряда, где располагались Пещеры Диса, охватывала полукольцом долину озера, разделенную дамбами и перегородками на тысячи чеков. Солнце обрушивалось в эти воды со всей яростью полдня, и било оттуда вверх.
— Уххх, — сморщился Дик и снова зажмурил глаза. Это было невыносимо.
Над водой воздух не так сильно прогревался, как над камнями — а камни источали жар. Дику пришлось отступить в затемненную зону, потому что босые пятки не выдерживали.
