Тут новый друг Данга запрокинул перекошенное лицо, и Данг увидел, что его сотрясают то ли беззвучные рыдания, то ли безголосый смех. Потом он начал тереть свое лицо, раскачиваться взад-вперед и проявлять другие признаки душевного нездоровья.
— Да что с тобой? — рявкнул Данг. — А ну встань, люди же смотрят!
— Да… да… — покорно ответил Дик, поднялся и, все так же держась за живот, подошел к алтарю и остановился, взявшись рукой за железную ферму платформы.
Самодельные уличные алтари устроены просто: из металлокерамического баллона выпиливают правильный цилиндр, сверху приваривают крышку, красят в нужный цвет — и вот вам место для возжиганий и приношений. Дешевенький голокуб, даже не приклеенный к алтарной крышке, транслировал мерцающее мобильное изображение, в котором Дика не узнала бы родная мать. Основой, так сказать, канвой для этого изображения послужил один из кадров беседы со Шнайдером, но внешность Дика, очень неприглядная в тот момент, подверглась некоторому облагораживанию, сделанному явно женской рукой. После перевода в монохромную лазурную гамму стала незаметна кровища, слипшиеся сосульками от пота и крови волосы превратились в развеваемые ветром шелковые пряди, прокушенные и вспухшие губы приобрели вид чувственно-округлых, заодно подвергся корректуре гэльский нос типа «сапожок» — неизвестная художница превратила его в прямой, соответствующий вавилонским стандартам красоты — и, естественно, убраны были никому не нужные морлоки, и в итоге всего этого художества голубоватый и прилизанный «Суна Эрикардас» (как гласила выжженная плазменником надпись) уже не болтался в руках палачей, таких же обреченных, как он сам, но как бы парил в потоке света, поддерживаемый то ли незримыми ангелами, то ли собственной «силой духа». Рядом были растыканы еще несколько иконок, и плоскостных, и объемных. А оригинал смотрел на свои портреты мутными от солнечного ожога глазами и не знал, то ли ему покатиться от смеха прямо здесь, то ли движением руки смести и эту порнографию, и цветочки-свечечки у подножия.
И от первого, и от второго его удержала Ван-Юнь, но не словом и не жестом, а тем, как она опустилась перед алтариком на колени и положила к его подножию самодельный букет искусственных цветов.
— Не надо, мистресс Сионг, — тихо попросил Дик. — Нельзя человеку воздавать почести как богу. Ему это очень не понравилось.
— Тебе-то почем знать? — раздраженно бросил Данг.
— Да вот уж знаю, — сказал Дик.
Он отступил назад, под платформу, так что алтарь полностью загородил его, и задрал тунику до самого подбородка, показывая шрамы на груди. Ван-Юнь закрыла рот обеими руками, а Данг проговорил хрипло:
— Да быть того не может.
— Может, — Дик одернул тунику. — Меня с арены вынес гем, один из тех, про кого ты сказал «капустные головы». Гемы лечили меня и прятали от хозяев, я этот месяц пробыл в одном детском комбинате.
— Мама вечная земля, — ахнул Данг. — Вот здорово.
— Ничего здорового, — зашипел Дик. — Я живой человек, не дух и не бог. И со мной так нельзя. Ни с кем нельзя.
— Ты лучше оставайся духом, — резонно заметил Данг. — Дольше проживешь.
— Мне все равно, сколько я проживу, Данг-кун, а неправды не потерплю.
Тут его удивила Ван-Юнь. Вскочив с колен, она бросилась ему на шею, а потом сползла к ногам.
— Ради меня и моего ребенка — помогите! Это даже еще лучше, что вы живой! Это значит, что вечное небо меня услышало! Сделайте моего ребенка пилотом, господин Суна! Я знаю, вы сможете! Чтобы наш клан выбился из нищеты!
— Замолчи, бестолковая! — крикнул Данг.
До этого момента все происходило довольно тихо, но теперь на них начали оглядываться многочисленные прохожие.
— Валим отсюда, — процедил сквозь зубы Данг. Они взбежали по эстакаде — Дик и Данг тащили за руки пребывающую в каком-то трансе Ван-Юнь — и свернули в один из боковых переулочков третьего яруса.
Дик понял, что встрял по самую рукоять. Он думал, после признания вера Ван-Юнь иссякнет, но вышло как раз наоборот. Он пытался объяснить ей, что он всего лишь обычный человек, и может не больше, чем любой другой обычный человек, но Ван-Юнь ничего, казалось, не слышала и только бормотала свои мольбы. Дик устремил полный паники взгляд на Данга, но тот только выразительно постучал себе по лбу, пожал плечами и отвернулся — выпутывайся, мол, сам, никто тебя не просил выступать. Дик уже был готов пообещать Ван-Юнь хоть пилота, хоть ручного архангела на цепочке, хоть маринованного черта в баночке, но пообещал ровно то, что он мог выполнить: молиться об этом ребенке и о том, чтобы клан Сионг выбился из нищеты.
Это успокоило несчастную женщину, и Дик выжал из нее взаимное обещание молчать обо всем, что тут случилось. Они с Дангом проводили ее до корабельного города, потом спустились уровнем ниже.
— Закуришь? — спросил Данг, вынимая пачку сигарет.
— Давай, — вдруг согласился Дик.
У сигарет, которые тоже крутили из водорослей, был мерзкий вкус, но зато не было привкуса фантасмагории. Дик сплевывал густую горечь и понемножку успокаивался.
— Скоро, наверное, за мной будет гоняться половина здешней полиции, — сказал он. — Так что ты, может быть, уже не хочешь, чтобы я бегал с Сурками.
— Откуда? — удивился Данг. — Суна Эрикардас умер, а Йонои Ран еще ничего плохого натворить не успел. А насчет Сурков ты зря. Знаешь, когда ты сказал, что выбрался из ничейных пещер — я подумал было, что ты прибрехнул. Но теперь вижу — нет. Если у тебя хватило удачи выжить после Арены, то и из пещер ты вышел. И Суркам такая удача вовсе не будет лишней. Ну как, ты готов?
— Готов. — Дик затоптал окурок. Во рту было противно.
— Тогда идем, покажу, где наша берлога.
* * *
Неделю спустя господин старший инспектор Дамон Исия в скверном настроении зашел в обжорку матушки Ашеры.
В скверном настроении он был потому, что с утра ходил в суд, давать показания против трех уродов из «Хана то Рю», которые неделю назад по пьянке убили полицейского морлока из его участка. Морлоку оставался год жизни, поэтому судейские сочли, что уроды могут отделаться небольшим штрафом — и этот штраф был заплачен, наверняка из кармана Яно. Все это удручало Исию Дамона до крайности. Было ему сорок девять лет, из них двадцать пять он проработал полицейским инспектором в 46-м секторе Пещер Диса. Он повидал все — застал краешком изначальное сравнительное благоденствие, когда на участке самым страшным преступлением были кражи снайков, и две криминальных войны, и вот эту вот нынешнюю вялотекущую агонию, когда само понятие «закон» расползается, как мокрый песок. Боги, боги, а мы-то думали, что это цемент…
Старого Гатлинга Исия любил, как любят хорошую, старую служебную собаку. Гатлинг был полицейским морлоком с самого начала, с семи лет. Он пришел на службу раньше, чем Исия, он был уже опытным волкодавом, когда Дамон только начинал изучать сыскное дело. И пусть он не был человеком — он обладал чутьем и хваткой настоящего сыскаря! А трое надравшихся ублюдков сшибли его картом, просто так, для развлечения, да еще и проехались по нему обратно, а потом, увидев, что он все еще жив, вышли из карта и принялись добивать ногами. И труп старого боевого пса швырнули на бустерные поля, а трое ублюдков вышли из зала суда живыми и невредимыми. И старший инспектор, начальник Исии, толстомордый Декия, сказал: «Да брось ты — из-за морлока!»
