— Воля ваша, — Моро развел руками, и разошедшиеся полы юката приоткрыли скульптурный торс. — А разве такая женщина, как вы, не выше подозрений? — почему серьезность Моро сейчас казалась убийственной насмешкой? И что я вообще здесь делаю? Констанс открыла дверь. — Неужели вам в самом деле не хотелось хотя бы раз в жизни побыть… не столь безупречной?
— Мастер Морита, я не сомневаюсь, что вы интересный собеседник, но идет уже второй час ночи и, право слово, я хочу спать.
— Но ведь вы не решили основной для себя вопрос: верить или не верить на слово нашему Гийому Маршалу. Или уже решили? Разве не достаточно того, что он сам пришел к вам с той правдой, которая могла быть для него убийственной?
— Как он узнал эту правду? Если вы сами сказали ему — то на что вы рассчитывали?
— Ни на что. Я отступил перед неоспоримым фактом: когда кто-то меняет фильтр воздуховода, вентиляторы останавливаются и опускаются заглушки. Дик сам это заметил и сам прижал меня к стене. Я надеюсь, что этот поединок благородства на вас и закончится: вы не станете дезавуировать мое свидетельство перед командой?
— Вы правы, не стану, — Констанс перешагнула порог каюты. — Главным образом ради Дика. Но, мастер Морита… не пробуйте больше на мне свое обаяние.
Морита склонился в светском полупоклоне, прижав ладонь к груди.
— Постараюсь, сударыня. Не могу отпустить вас, не сказав комплимента напоследок: вы полностью соответствуете прозвищу, которое получили от своих собственных подданных.
— Какому? — Констанс не хотела его разочаровывать, он явно ждал этого вопроса.
— «Железная леди».
* * *
Ухудшение психологического климата на борту заметили все — кроме лорда Августина и Джека. Температура общения понизилась в среднем не меньше чем на пять градусов — и причиной тому был Дик. Его неуклонно учтивый голос теперь был холодным, как в первый день его знакомства с Моро — но теперь Дик говорил таким голосом со всей командой. Бет очень скоро сдалась и снова начала называть леди Констанс мамой, но Дик был куда тверже нее (и тверже многих взрослых, с кем Констанс была знакома). И, что самое ужасное, — насколько она знала юного Суну, это не было позой. Он действительно чувствовал их чужими теперь. Действительно не мог общаться с ними иначе.
Капитан однажды не выдержал и высказал Констанс все, что у него наболело: мол, когда он был учеником пилота, ему нагорало почем зря и в ухо и в брюхо, и никто не интересовался прав он или виноват — так почему это с Суной нужно церемониться?
— Помилуйте, капитан, да разве он этого требует? — сказала леди Констанс. — По-моему, он безропотно принял то, что вы на него обрушили. А уж как ему к этому относиться — тут вы приказывать не вольны.
Еще плохо было то, что Дик и сам был в этом не волен. Он пытался, честно пытался. Леди Констанс приказала ему молчать о ложности свидетельства Мориты. Признание действительно сильно затруднило бы ему жизнь, потому что Вальдер не сменил гнева на милость. Он продолжал оставаться грубым и продолжал считать себя в своем праве — в конце концов, предупреждение, вынесенное им Дику в самом начала, гласило «если хоть бровью двинешь в ее сторону».
Лишь с Моро Дик сохранил прежний тон. А еще укрепились его отношения с гемами. Что ж, они, по крайней мере, не делали вид, что претендуют на роль семьи. Он сам виноват: не нужно было слишком привязываться. Его дом — Синдэн, он поплатился лишь за то, что забыл об этом. Только в Синдэне есть настоящая дружба — потому что только там есть настоящие люди. Ну, еще леди Констанс, но она — исключение.
Моро теперь интересовал его все сильнее и сильнее. Он был первым взрослым вавилонянином, с которым Дик вышел на прямое общение, и уже этим был интересен. Сначала Дик говорил себе, что он враг, а врага надо знать. Потом он перестал искать оправдания своим ежедневным беседам (да и почему он должен перед кем-то в чем-то оправдываться?) — с господином Моритой было просто интересно. Он знал гораздо больше, чем Бет (чего уж там — за два разговора с ним Дик убедился, что Бет — просто свистушка, которая набивает свою голову знаниями без всякого толка, как глупая чайка тащит блестящие вещи в свое гнездо). И даже когда он заблуждался или говорил откровенно вызывающие вещи, даже еретические — с ним было хотя бы интересно спорить.
Он прежде был богатым и знатным человеком — не доминатором Мауи, но большой шишкой. Правда, он был младшим сыном в семье, считался вроде как непутевым и ездил куда хотел — Анзуд, Хеврон, Старая земля… Даже в Империи он побывал до войны. На какое-то время примкнул к клану Рива. У Дика волосы на спине дыбом встали, когда он это услышал — но он не стал прерывать разговор, а стал подробнее расспрашивать о врагах.
В отличие от других домов, к которым человек принадлежал уже в силу того, что родился на той или иной планете, дома Рива и Кенан больше чем наполовину состояли из пришлецов — слишком гордых, рисковых, необузданных, чтобы вписаться в жизнь Вавилона; слишком амбициозных, чтобы застрять в планетарной гвардии. По странному капризу природы большинство пилотов были именно такими людьми. Впрочем, почему «странному» и «капризу»? Даже у крыс, говорят, есть прирожденные разведчики-первопроходцы, которым не сидится в теплом вольере — какими же свойствами характера должен обладать человек, осязающий и преодолевающий невероятные пространства зримой Вселенной? Как тот, кто протягивает свою душу между двумя звездами, провешивая ее в глухой пустоте дискретного пространства, может быть прагматичным домоседом и резонером?
Но все это, хотя бы в общих чертах, Дик знал и прежде, а не знал — так догадывался. Но Моро сообщил ему и кое-что еще, оказавшееся новым. Дом Рива до того представлялся ему неким монолитом потомственных вояк, безжалостных расхитителей незаселенных и заселенных миров. Но, по словам Моро, большую часть людей Рива и Кенан составляли присоединившиеся — как он в свое время.
— В юности, когда душа рвется на поиски приключений, кажется нелепым похоронить себя на такой планете как Мауи, — сказал он. — И вот ты поднимаешься на станцию, покупаешь место на корабле до Тайроса и присоединяешься к Рива. Пять или десять лет прыгаешь к черту на рога, высаживаешься на планеты, о которых никто и не слыхал, ковыряешься в земле, бывает, неделями не вылезаешь из скафандра, цапаешься с рейдерами, сам пиратствуешь помаленьку — и со временем начинаешь понимать, что нет во всей Галактике планеты прекраснее, чем Мауи… И с этим пониманием возвращаешься. А мне повезло вернуться прежде, чем началась война с Кенан.
— Сколько же вам лет? — удивился Дик.
— Сорок два. Что, не выгляжу? — Моро улыбнулся. — Гены шедайин, как у твоей доминатрикс.
— Только ворованные, — уязвил его Дик.
— Я не просил своих предков их воровать, — спокойно парировал Моро. И, увидев, как напряжен собеседник, добавил: — Я не был на Сунасаки, Дик.
— Чем докажете?
— Ничем. Только мое слово. Но подумай сам — я мог бы вообще не говорить, что когда-то имел какое-то отношение к Рива, чтобы не смущать тебя. Но я вижу, что тебе интересна эта тема… Ты все еще хочешь мстить?
