Пока олень жарился над костром, а Фландрена и Тилларон, сменяя друг друга, крутили вертел, Урус отошел проверить дозор. У костра Риата, не в силах сдержать частые вздохи, объясняла Элиссан:
— Он мой муж, и он очень волнуется, потому что сегодня Бэйр впервые вышел за пределы Арденской долины.
— Можно подумать, ты спокойна,— ответила Элиссан; на ее блестящих черных волосах отражались яркие отблески пламени.
Риата печально улыбнулась:
— Ты права. Еще Дэлавар, волк–волшебник, говорил нам, что Бэйру следует странствовать с Араваном, и именно Араван решил, что мальчику надо бы поохотиться.
Элиссан расхохоталась:
— Мальчик начал охоту, но закончил–то ее дрэг.
Риата улыбнулась — действительно, когда подняли оленя и лес огласился звуками серебряных рогов, Бэйр соскочил со своего коня, отец закричал: «Нет!» — и побежал следом за сыном. Ребенок не обратил внимания на крик отца, вокруг Бэйра сгустилась темнота, из которой, как легкая тень, вынырнул серебряный волк и бросился за оленем, а за ними с шумом, треском и ревом затрусил огромный медведь. Но на первой же сотне метров волк оставил медведя далеко позади.
Риата лишь покачала головой:
— Когда Бэйр был еще совсем крошкой, Урус назвал его упрямым, с чем я должна была согласиться, а сегодня я убедилась, что он еще порывистый и несдержанный.
Элиссан заулыбалась, но улыбка быстро сошла с ее лица.
— Успокойся, ведь он еще ребенок и с возрастом станет осторожнее.
— Возможно, — ответила Риата, однако в ее голосе не прозвучало никакой уверенности, — но он сказал отцу, что когда олень бросился от охотников наутек, то мальчик по имени Бэйр стал просто думать по–волчьи.
— Ну а что сказал на это Урус?
— Урус сказал, что если мальчик не прекратит так думать, то ему придется думать о человеке по имени Урус как о медведе–шатуне, потревоженном во время зимней спячки.
Элиссан расхохоталась и, взяв Риату за руку, сказала:
— Надейся на лучшее, Риата. Араван прав: мальчику все–таки нужно охотиться, ведь он, в конце концов, очень усердно учился. Он отлично говорит на трех языках…
— На четырех, — поправила ее Риата.
— На четырех? А на каком еще, кроме сильвы, общего и баэронского?
— На твилле, языке ваэрлингов.
— Ну и ну… — с восхищением сказала Элиссан. — Так, значит, на четырех. К тому же он знает цифры и уже начинает учиться счету. Он знает и буквы. Я намерена взять его в архив, чтобы он начал изучать свитки и летописи.
Риата задумчиво смотрела на Бэйра, сидевшего по другую сторону костра:
— Я надеюсь, что он постигнет и это так же, как он постигает все, чему его учат. Хотя мне кажется, что он охотнее носился бы по лесу волком или карабкался на кручи с Араваном…
Некоторое время они сидели молча. Первой молчание нарушила Элиссан:
— Дэлавар, волк–волшебник, был прав: с Араваном твой сын будет в безопасности.
Риата вздохнула:
— Дэлавар не гарантировал безопасности.
— И все–таки, — настаивала Элиссан, — ведь амулет, который Араван носит на шее, поможет уберечь Бэйра от несчастий, а?
И снова Риата посмотрела поверх пламени, туда, где Бэйр сидел рядом с Араваном: мальчик подбрасывал небольшие сучья в костер, а алор неотрывно смотрел отсутствующим взглядом на прыгающие языки огня, его мысли были где–то далеко, и они наполняли его глаза печалью. С шеи эльфа свешивался маленький голубой камешек на тонком кожаном ремешке.
— Да, это камень–оберег, — ответила Риата, — который был подарен ему невидимками в награду за спасение двух пикси. Он холодеет, когда приближается опасность, но реагирует не на всякую угрозу.
— Но все–таки он обнаруживает зло, — сказала Элиссан.
— Нет, Элиссан, — покачала головой Риата, — не зло, а всего лишь опасность… Да и то исходящую лишь от некоторых мерзких тварей.
Элиссан, нахмурив брови, спросила:
— Таких как…
— Твари из Неддра — рюпты, хлоки, тролли, гаргоны и им подобные. Камень–оберег холодеет в присутствии кракенов, а также некоторых, хотя и не всех, драконов.
— А что этот камень не распознает?
— Людей с враждебными намерениями: пиратов, воров, бандитов и им подобных — они не беспокоят камень–оберег. На опасных сумасшедших он тоже не реагирует. По словам Аравана и по моим наблюдениям, я с очень небольшими оговорками склонна предположить, что камень не тревожат ни создания Адона, ни создания Эльвидд.
— Тогда остаются лишь…
Риата утвердительно кивнула:
— Твари Гифона.
В этот момент Бэйр посмотрел на мать, сидевшую по другую сторону костра, а затем повернулся к Аравану:
— Дядя, а кто этот человек с желтыми глазами?
Голос мальчика вывел Аравана из состояния глубокой задумчивости.
— Что ты спросил, элар?
— Этот самый человек с желтыми глазами, что он сделал? Нахмурившись, Араван поднял с земли ветку и кинул ее в огонь.
— А когда ты услышал о нем?
— Когда ты пришел сюда в первый раз. Ты разговаривал с моими родителями.
— А, вспомнил, мы сидели на берегу ручья, в котором ты играл.
Бэйр кивнул, но ничего не сказал, его взгляд неподвижно и сосредоточенно застыл на лице наставника. Араван вздохнул:
— Он страшный человек, Бэйр, если его можно назвать человеком. Очень давно, во время Великой Войны Заклятия, он убил моего друга и украл серебряный меч.
— А как звали твоего друга?
— Галарун.
— А как звали человека, который его убил, ну того, с желтыми глазами?
— Я думаю, что его звали Идрал. Он отец Стоука, тоже страшного человека и тоже с желтыми глазами. Недаром говорят, каков отец, таков и сын.
Бэйр покачал головой:
— У моего па глаза желтые, а у меня серые, как у мамы.
Араван рассмеялся:
— Ты прав, Бэйр, у тебя мамины глаза, хотя ты не вполне унаследовал их серебристый блеск. И знаешь, лично я бы не назвал глаза Уруса желтыми, они скорее цвета янтаря.
— Янтаря, — повторил Бэйр, вслушиваясь в звучание нового для него слова и оглядываясь в поисках отца.
Некоторое время они сидели молча, а затем Бэйр спросил:
— А что стало с серебряным мечом?
Араван развел руками:
— Он украден. Но если я найду желтоглазого, то, я уверен, найду и меч.
— Я помогу тебе.
Араван обхватил Бэйра за плечи и прижал к себе:
