Никита от избытка чувств хлопнул по плечу индейского мага, однако Даймон был слишком серьезным противником, чтобы расслабляться во время боя. С шипением, в котором слышались угроза и мощь, меч Сухова пронзил воздух и завис над Великим игвой, готовый нанести удар. Роение фигур в призрачном облаке Даймона прекратилось, игва замер, просчитывая вероятность удачного исхода боя с троицей магов, и все-таки решил показать всю свою силу. Он растекся по земле слоем белого пламени площадью в несколько километров, попытался заключить магов в кольцо, но это ему не удалось, мечи Яросвета и Уэ-Уэтеотля отсекли языки пламени, стягивающиеся в кольцо, а меч Никиты сначала остановил поток огня к жругру, а потом разрубил уже готового прыгнуть монстра.
Тогда демономаг превратился в сотню гигантов, бросившихся на трех богатырей со всех сторон. Однако и это не помогло, мечи магов уничтожили половину войска двойников в первые же мгновения атаки. Даймон заметался по полю, подняв настоящий ураган, довершая вывал леса на многие километры вокруг. В воздух поднялась огромная туча земли, грязи и воды, так что стало темно. А когда мечи магов нашли игву и в этой грохочущей туче, он развернул мерность пространства. Весь гигантский объем битвы в полсотни кубических километров превратился в сросток кристаллов, вернее, в гору «мыльной пены», каждый пузырек которой представлял собой область пространства с отличающимися от соседних свойствами. И в каждом Великий игва присутствовал не в виде живого существа, а в виде закона! Причем закон этот зависел только от воли многомерного объекта, коим был и оставался Даймон, обладающий сетью неинтеллектуальных связей. Убить его в этой ситуации, не повредив пространственного пузырька-объема, а значит, и того, кто пытается это сделать, было невозможно.
Никита, отключенный от эйдоса, неискушенный в контактах с многомерными образованиями, остановился в нерешительности, но Уэ-Уэтеотль был опытнее и владел многомерным преобразованием в такой же степени, как и Великий игва.
«Гора пены», каждый пузырек которой извне имел буквально двухсантиметровый диаметр, а изнутри казался бесконечным, стала «проваливаться» в себя, схлопываться, таять, пока не остался один пузырек, лопнувший с тихим треском, от которого, тем не менее, содрогнулась планета. Вся четверка сражающихся оказалась снова на земле Мировой Язвы лицом к лицу.
Даймон, ограниченный с трех сторон вращением мечей Яросвета, Уэтля и Никиты, принял облик старика с посохом, чем-то похожего на Праселка-Дуггура. Сгорбился, опираясь на посох, глядя на Сухова-мага с неопределенной миной. Земля перестала шататься, ураган стих, туча земли и пыли осела, и в наступившей тишине раздался скрипучий голос Великого игвы:
— Гиибель недооценила тебя, Посланник. Но отсюда, из этого хрона, тебе не выйти даже с помощью друзей.
— Сиката га най, — ответил Никита хрипло, разведя руками.
Такэда, цеплявшийся за плечо Яросвета, засмеялся. И смех его заставил Великого игву впервые ощутить не страх, злость или ненависть — игвы, существа холодного интеллекта, не были подвластны большинству человеческих эмоций — неуверенность! Взмахнув посохом, Даймон превратился в струю дыма, метнувшуюся к жругру, разрубленному пополам, но, как оказалось, не потерявшему способность функционировать. С неистовым треском, от которого у оставшихся заложило уши, передняя половина жругра с оседлавшим ее Великим игвой исчезла.
— Он соберет всех игв и вернется, — сказал Сухов.
— Вряд ли, — не согласился Яросвет. — Игвы — еще большие индивидуалисты, чем маги-творцы, они суперэгоисты, а Даймон к тому же уязвлен. Он постарается настичь тебя и отомстить.
— Ничего, Посланник теперь битый зверь, — заметил Уэ-Уэтеотль.
Такэда снова засмеялся.
— У нас говорят — стреляный волк.
Вслед за Такэдой засмеялся с облегчением и Никита, потом Яросвет, и даже Уэ-Уэтеотль, олицетворявший собой идеал бесстрастия, позволил себе улыбнуться. Хотя все понимали, что битва не выиграна, что против всех Великих игв им не выстоять, не говоря уже о Люцифере, что главные события впереди и на Посланнике лежит основная забота объединения магов-творцов и созидателей, вершителей судеб вселенных, проводников закона Абсолютной этики, которому подчинялся весь Веер Миров.
Уцелевшие обитатели Язвы, в том числе и старуха Ягойой, которая не решилась выступить ни на чьей стороне, настороженно наблюдали за ними из-за деревьев не тронутого огнем и распадом леса на границе поля битвы.
Путь от Мировой Язвы до вотчины князя Мстиши занял один день.
Оставив позади жуткую, черную с фиолетовым и багровым, стокилометровую пологую воронку глубиной в несколько сот метров, со склонами, вспаханными боем магов с демоном, четверо путешественников перебрались с помощью Никиты через Огнь-реку, вернее, с помощью его меча отловили диких степных лошадей-меригиппусов, у которых вместо копыт были пятипалые львиные лапы, и за полдня доскакали до Охранного Городища, где с помощью Яросвета нашли еще один годный к полету вертолет. Золотой полоз, охраняющий кладбище боевых машин, оставшихся от прошлой Битвы, так и не проснулся, окаменев вокруг Городища навеки.
— Значит, работающая техника — твой запас? — полюбопытствовал Никита, взирая на вертолет с двумя винтами.
Яросвет, ставший Мстишей (все трое обрели свой обычный человеческий вид), качнул головой:
— Не знаю, с какой целью, но вся работоспособная техника оставлена здесь Семеркой. Естественно, я иногда пользуюсь ею.
— Судя по всему, не только ты.
Мстиша, вспомнив военный вертолет, нахмурился.
— Я приму меры.
— Надо говорить: я сотворю меры. Маг ты или погулять вышел?
— Хочешь испытать? Давай на спор…
— А я разобью. Половина — моя.
— Чего половина?
— А того, на что спорите.
Захохотав, Никита и Мстиша бросились на Уэтля, повалили его на землю и принялись тузить, получая в ответ такие же тычки и затрещины. Маги были молоды, хотя и не беспечны, возбуждены, веселы и, осознав свою силу, шутили и смеялись, поддразнивая друг друга. Такэда, завистливо глядя на их игры, пробормотал:
— Всех победиша, а меня забыша.
— А чего ты хочешь? — повернул к нему раскрасневшееся лицо Никита.
— Да хотя бы есть.
— Дома… через час… — с натугой выговорил Мстиша, лежавший в самом низу. — Отпусти, индеец!
— Чудотворцы! — хмыкнул Толя. — Пацаны совсем. Лучше б меня научили творить чудеса.
Все трое перестали возиться, поднялись, счищая с одежды песок и грязь, переглянулись и одновременно глянули на инженера. На одно долгое мгновение тому показалось, что он все понимает, видит и чувствует, способен выразить любое понятие через символы и знаки любого языка, может сделать все, что захочет. Глубина видения-чувствования потрясла! Вселенная раскрылась перед ним и… закрылась, с болью воткнув в трехмерье человеческого бытия, оставив сожаление и тоску о несбывшихся надеждах. Такэда с трудом удержался на ногах, не видя ничего перед собой из-за навернувшихся слез.
