— Это не алмаз, — терпеливо пояснил Эйви-Эйви, — это заключенный в кварцевую оболочку графит. Старки, Старейшина Хранителей Слова, Глава местных поэтов. Однажды по пьяни я его переговорил, а потом проиграл на официальном состязании, позорно проиграл, на пятом слове, поскольку пришел безбожно трезвым. С тех пор он смотрит косо, будто одолжение делает, — думает, я поддался!
Как долго мы ждали
И ждали напрасно…
Нам птицы шептали,
Нам травы звенели,
Что дальние дали
Укутали Каста,
Домой не пуская,
Следы заметая!
Но птицы позвали
И травы стерпели,
Когда безучастно
Их ноги топтали
На длинной дороге,
Ведущей к порогу!
— А вот дальше почему-то Ганви… — Старик непонимающе дернул щекой при виде сурового на вид гнома, украшенного тонко выделанным пергаментным свитком. — Неужели за эти три года ушел в камень Сарр, мой Учитель? Меня ведь обучал обычаям, вдалбливая трудно выговариваемую историю Рода и боевых заслуг новоприобретенных предков не кто-нибудь, а сам Старейшина Хранителей Знаний.
— Хочу напомнить присутствующим, что бесценный Неграненый Алмаз Сторожек возвращается уже в восьмой раз. И, как подсказывает логика событий, должен будет вернуться в девятый. В девятый раз мы примем тебя, бродяга безбородый, по ритуалу Большого Церемониала, так и знай! И больше никуда не отпустим!
— А последний? — отвлек от тревожных мыслей король. — Со странной штукой на шее?
— Это не штука, — обиделся Эй-Эй, — это кастет
[20]
, Кулак Бородатых! Знаменитый кастет Мастера Эшви, Старейшины Воинов. Старику давно за триста, а его кулак по-прежнему валит честолюбивую молодежь. Между прочим, это отец отца Торни…
— В смысле — дед?
— Хорошо, господин «просто Санди», — покорно закивал Эйви-Эйви, — пусть будет дед. Но у Кастов другой счет. Отец, отец отца, отец отцов, роккенди, эккенди, эшккенди, свеккенди, арккенди, векта (Начало). И плох тот гном, что не может с ходу назвать девять колен своего Рода, имена своих предков и их наиболее славные дела. Гномы из касты Хранителей Знаний перечисляют предков всех родов вплоть до основателей, вплоть до Начала Начал.
— Я не стану точить острие словес по поводу твоего возвращения, мой мальчик. Я рад, что ты дома, сын сына, я рад твоему примирению с Торни.
— Кстати, о Торни, — вновь подал голос король. — Он оружейник, ведь так? А стоит среди воинов!
— Торни в свое время совершил ужасную глупость, — с еле приметным налетом грусти ответил проводник. — С таким-то, как вы выражаетесь, дедом он по праву считался лучшим бойцом Горы и возглавлял левую фалангу. А потом взял и сменил касту, ушел в оружейники. Ни с того ни с сего. И путного ответа от него добиться не смогли. Но место в строю осталось за ним, ведь претендент по-прежнему должен победить его в честном поединке, а хотел бы я посмотреть на того Каста, что одолеет Торни!
— Считаешь, сглупил сердитый гном? — хихикнул шут, смазывая торжественность встречи.
— Все мы рады твоему возвращению! — Голоса Старейшин слились в могучий выдох, от которого дрогнули, казалось, нерушимые своды.
— Я и сам ему рад! — просто ответил Эйви-Эйви, складываясь пополам в земном поклоне. — Каждый из вас наполнил мой разум знаниями, как наполняют водой опустошенный кувшин, а тело приучил творить прекрасное. Вы от щедроты душ своих подарили мне новую жизнь, сотканную из понимания и любви. Вы подарили мне Дом, ничего не потребовав взамен. И уходя, я оставляю слишком много, чтобы считать все то, что происходит за пределами ваших благословенных Гор, жизнью, достойной упоминания. Поверьте мне, дорогие учителя мои и родичи: если бы я мог НЕ ИДТИ, я бы не ступил ни шагу за ваши кованые Ворота!
— Мы слышим тебя, Эаркаст, — ответил за всех старый Эшви. — Мы знаем, по КАКОЙ Дороге ты идешь, мы знаем, как ТРУДНО НЕ ИДТИ по такой Дороге. Оттого втройне сильна наша радость, если Путь приводит тебя к Воротам в царство Сторожек.
И Старейшины ответили поклонами на поклон, метя пол площади своими холеными бородами. Гномы на верхних и нижних галереях зашумели и застучали топорищами по перилам, одобряя и подтверждая все выше сказанное. Судя по отдельным выкрикам, Касты получали почти физическое удовольствие от проводимого обряда.
— Как ты сказал? — шепотом изумился Эй-Эй. — Сердитый?
— Ну, — замялся Санди, — ведь он все время сердится и бранится!
— Его последнее имя так и переводится, — усмехнулся старик. — Сердящийся, ворчливый!
— Последнее?
— Пятое, если быть точным.
— Сколько же всего имен у Бородатых?
— Странный вопрос, — пожал плечами Эй-Эй, в то время как на площадь вывели пятерых гномов с едва наметившимися бородами, и король не сразу понял, что это не молодняк, а вполне взрослые, сформировавшиеся девушки. — Девять, разумеется. Первое имя дается при рождении, и им владеют родители. Вторым именем нарекают через сорок пять лет, при введении в Род, и оно принадлежит всем родичам. Третье — еще через сорок пять лет — при вступлении в возраст Выбора Пути, ну а следующие за ним почти все принадлежат обществу. Кроме четвертого, которым нарекает Учитель и которым владеет безраздельно. При братании Торни подарил мне свое Второе Имя. Я, хорошенько прикинув и подсчитав, ответил ему тем же.
Девушки на площади замерли, в притворном смущении потупив очи. Должно быть, они были хороши на непритязательные взгляды гномов, но человеческое естество мешало королю трезво взглянуть в их лица. Оно орало, что бородатых женщин впору в цирке показывать, а не выставлять, словно кобылиц на продажу.
— Это еще кто? — снова хихикнул шут.
— Не смейся, — сурово одернул проводник. — Это радость родов, счастье Горы. Красавицы, еще не выбравшие себе суженых. Девушек не стали бы мучить ради меня, но строка ритуала предписывает показать Незамужних Вернувшемуся в Дом, прельстить красотою, заарканить, связать канатами брака. Семейному гному зазорно оставлять жену и шастать по миру бродячей крысой!
Гулкий восхищенный шепот длинным шлейфом тянулся следом за прелестницами. Всего пять девушек на армию неженатых гномов! При таком богатстве выбора поневоле начнешь придираться!
Не оттого ли красавицы тайком бросали в сторону безбородого дылды, хоть и названного Неграненым Алмазом, испуганные взгляды. Только не меня, только не меня! — казалось, кричали подведенные графитовой пастой глаза.
Впрочем, не все девицы отводили взоры, тая мольбу и пытаясь скрыть красоту. Одна, самая бойкая, смотрела прямо и чуть кокетливо, лукаво улыбаясь и подмигивая.
