Обрывают ветры паруса,
Птиц стараясь оставить без крыльев!
Ох не любят порой небеса
Не смирившихся с позой бессилья!
Составители карты земной
Презирали подобный устрой:
Корабли их тонули всегда,
И была им могилой вода!
— Только что они забыли там? Одиночество со штормом пополам?! — дружным ревом подхватила вся команда, словно хлебнув свежего воздуха, словно припав губами к источнику бодрящей силы…
И вновь рванул вперед уставший корабль, выгадывая лишние мили в смертельной погоне, лишь мрачный штурман вел свой неторопливый отсчет, неизменно занимая самый выгодный фарватер.
Стало заметно светлее, сонные предрассветные часы сменяли ночную темень. Кренх нагонял, нависая бушпритом над шлемом несгибаемого Стэнли. И злобные хищные стрелы нетерпеливо искали шею лучшего кормщика королевства…
— Щитоносцы, сменить гребцов! Арбалетчики, на корму! Гребцы, пять минут отдыха и приготовиться к бою! — приказал капитан, обнажая свой меч.
— Другого выхода нет? — тихо спросил Санди, восхищенно наблюдая за командой.
— Нас спасет только ветер, — вздохнул Лаэст. — И даже с ветром проиграем, не уйдем от четырех парусов!
— Дайте мне кинжалы, и мы резко снизим парусность проклятой посудины! — с воодушевлением в голосе пообещал шут.
— А ветер вы носите в кармане? — съязвил капитан.
— Не совсем, — вздохнул король. — Не волнуйтесь, будет попутный ветер, голову кладу.
Лаэст пристально посмотрел на Денхольма, перевел взгляд на Санди. Привыкшие к сумеркам глаза смотрели не мигая.
— Эй, Сэгг! Десяток кинжалов! — неожиданно громко скомандовал он.
Шут примерил в руке полоску стали, потеснил у щели между кормовыми щитами готовых к бою арбалетчиков.
— Сэгг, — снова позвал капитан странно дрогнувшим голосом. — Сэгг, неси бочонки с водой Граадранта!
Король вздрогнул от неожиданности. Граадрант Темный! Священная река веллиаров! Мрачные легенды несла миру его черная вода…
— Храни нас Светлые Боги! — истово выдохнул шут, и засвистела сверкающая сталь, круша снасти, обрывая крылья, вспарывая плотную парусину…
— Огня! — приказал Лаэст. — Огня, порождения морской Бездны!
Вспыхнул фитиль кормового фонаря, и не теряющий времени Санди сунул стрелу в жадное смолянистое пламя.
«Не загорится!» — успел подумать король, но рванула с тетивы огненная змейка, цепляя на кренхе парус, охватывая всепожирающим пламенем мачту.
Под градом стрел, под ливнем завываний и проклятий летел вперед непокорный трегг, полосуя веслами израненную воду.
— Бочки! — охрипшим голосом скомандовал капитан.
Матрасы выбили днища у добротных дубовых бочек и швырнули в освободившееся пространство воды.
Мрачный, как полночный дух, капитан кинул следом незакрытый фонарь, обыкновенный кормовой фонарь, олицетворение покоя и уюта…
Король успел заметить неестественно-темное маслянистое пятно на залитой багряным светом поверхности воды, как вдруг вся река, от края до края, вспыхнула чадным пламенем… И разом затабанили весла на кренхе, гася скорость, оттягивая смерть…
— Ветер, Ваших Светлых Богов вам в задницу! Ветер! — вне себя от гнева заорал капитан в ухо королю.
И разъяренный Денхольм излишне резко щелкнул пальцами…
Налетевший ураган перепутал снасти, толкнул кренх навстречу неизбежной гибели. Рычащий от натуги штурман еле успел повернуть руль, выводя корабль из скальной ловушки. Затрепетал готовый сорваться парус, затрещала мачта, ходуном заходил на опасной волне трегг…
— Потише бы, куманек! — зашипел Санди, хватаясь за горло.
И король опомнился, гася силу заклинания.
Молча уплывали они вверх по реке, молча уходили от горящей воды, от гибнущего гордого корабля, еще недавно грозившего смертью. Темной неживой маской было застывшее лицо капитана, и языки чужого огня опалили глаза хмурой, притихшей команды.
Стэнли закрепил руль и положил на борт левую руку:
— Беру на себя твой поступок, Лаэст! — тихо и отчетливо произнес он.
И прежде чем капитан успел его остановить, отрубил мизинец и кинул в багряную воду.
И тотчас корабль пришел в движение. Кто-то кинулся к штурману, протягивая чистую тряпицу. Заскрипели в уключинах уцелевшие весла, застонали раненые, Сэгг грубыми холстинами прикрывал тела погибших товарищей.
— Где Ганник? — выдавил из себя капитан.
— Мы отнесли его в каюту, — пояснил один из матросов. — У него разбито лицо, и стрела прошила плечо насквозь, когда он метался между ранеными. Совсем плох наш лекарь.
— Стэнли, встань за островом. Команде нужен отдых. Мертвым — добрый погребальный костер.
— Есть, капитан. — Штурман кривился от боли, но не рискнул доверить руль вертящемуся вокруг него Дарри.
Лаэст кивнул и спустился в каюту. Король помедлил немного и пошел следом. За спиной пыхтел неизменный шут.
Бледен был Ганник, корабельный лекарь, так бледен, что и покойника бы напугал. Нехорошая, гнойная кровь выходила толчками при каждом судорожном вздохе. Кровь сгустками вырывалась из сломанного носа, струилась изо рта, перекошенного смертельной мукой.
— Ах, Ганник, Ганник! — застонал капитан. — Что ж тебе внизу не сиделось, дружище?! Кто здесь? — вдруг гневно воскликнул он. — Вы?! Зачем?!
— Чтобы помочь, — серьезно и не в меру торжественно заверил шут. — Эту травку мне еще Лайса подарила, — пояснил он королю. — Помнишь Лайсу, братец? Воды надо согреть, листья заварить. Отваром рану натереть, остальное влить в рот. Обломок стрелы в нем — нож калить, наконечник вырезать!
— Много у тебя травы? — с мукой и надеждой в голосе спросил Лаэст.
— Сколько раненых на корабле? — вопросом на вопрос ответил Санди.
Руки лекаря нежданно зашевелились, словно силясь что-то пояснить…
— Трое убиты, — зашептал капитан, следя за пальцами умирающего, — шестеро ранены. Четверо еле души удерживают: лекаря ждут, чтоб веселее было… Ты еще шутишь, горемыка! Так привяжи душонку крепче к телу!
— Долго не протянет, — тоном знатока пояснил шут, сам не раз топтавшийся на Последнем Пороге.
— Вижу! — отрезал капитан, но тут судно толкнуло о песчаную отмель, и он выскочил на палубу, заорав не своим голосом:
— Якорь в воду, нежить камышовая! Все на берег — дрова собирать!
Через полчаса на поляне горел костер, а в котелке кипел драгоценный отвар. И Санди обходил по порядку уложенных на куче сена раненых, потчуя горьким снадобьем из большой глиняной кружки, натирая раны пропаренными листами… И Ганник уже дышал ровнее, и кровь на истерзанном, изрезанном плече застыла багряной коркой…
