— Я бы не советовал его трогать, — усмехнулся проводник, — а тем более в глазах ковыряться. Пока вы под защитой Зарга, так что не святотатствуйте, имейте совесть. Господин, я хотел бы получить деньги за пройденные дни, — добавил он уже серьезнее.
— Берешь расчет и сматываешься, проводник? — понимающе кивнул король, тщетно борясь с подступающим к горлу приступом гнева.
— Насколько я понял, — спокойно ответил Эйви-Эйви, — в спешке вы не захватили с собой ни еды, ни питья. А по Форскому тракту наверняка толпы стражников разъезжают: не часто у нас разоряют трактиры и нападают на постояльцев. Здесь вы в безопасности, меня же никто не ищет, прорвусь.
Обрывая затянувшийся монолог, король порылся в кармане и протянул ему монеты, улыбаясь одновременно виноватой и недоверчивой улыбкой. Проводник спокойно принял их, сложил в мешочек на поясе и взлетел в седло своей лошади. Тронул повод, оглянулся, произнес с непередаваемой издевкой:
— Лошадей на ночь расседлывают, между прочим. Они ведь тоже живые, любят отдыхать с комфортом! — и ускакал, подняв по дороге тучу пыли.
— Все, отрезало, — с мрачным удовлетворением подытожил шут. — Больше эта сволочь не вернется.
— Пожалуй, — согласился король. — Но я не могу заставить его рисковать своей жизнью. И забрал он честно заработанные деньги…
— Если до этого не успел пошарить в наших сумках, — продолжал бубнить Санди, направляясь к вещам. — Ну вот, я же говорил! Рылся, сволочь, все перевернул! А это еще что?
Заинтересованный король подошел и развернул чистую тряпицу.
— Он оставил нам свои припасы! — воскликнул он с удивлением. — А я уж было с голоду помирать собрался…
— Еда досталась нам недешево, — яростно перебил его шут. — Этот мерзавец забрал все наши деньги!
— Но когда он успел? — растерянно произнес король, в десятый раз перерывая содержимое мешков и сумок.
— Ясно, когда! — хмыкнул Санди. — Когда мы спали как убитые! Да брось копаться, говорят тебе: выбрал все, подчистую, даже паршивой медной монетки не оставил!
— Но тогда выходит, что он все знал? — нахмурился Денхольм.
— Что «все»?
— Что на нас напали, что мы спасались бегством, оставляя за собой горы убитых неизвестно кем? И что будем вынуждены отсиживаться в безопасном месте, прячась от стражи?
— И не кинемся сразу в погоню! — угрюмо подтвердил шут. — Все рассчитал, даром что пьянчуга! Ладно, пусть подавится. Давай-ка воды нагреем, помоемся, чайку заварим: я тут травки подходящие видел.
— Зачем он нам солгал?
— Чтобы ограбить, выкинь из головы!
— Он мог сделать это гораздо проще…
— Давай картинку нарисую, хочешь? Он сдал нас тем, без трех пальцев. Ему пообещали награду и все наше имущество. Когда понял, что дело не заладилось, прикинулся в стельку пьяным, благо опыт богатый…
— А мои раны и амулет? — перебил король. — Что-то они в твою картинку не укладываются!
— Все равно я чую, что близок к разгадке, — упрямо поджал губы шут, выуживая котелок, купленный в свое время по настоянию предателя Эй-Эя.
Они вскипятили воды, подкрепились, стараясь не увлекаться и экономить скудные припасы. С грехом пополам расседлали и вычистили лошадей, неумело стреножили и отпустили пастись на соседний лужок. И с чувством выполненного долга устроили себе головомойку. Великан Зарг, угрюмый и добродушный одновременно, спокойно наблюдал за ними, словно в его капище у священного ручья мылись все кому не лень. Ближе к вечеру, отдохнув и отоспавшись, разыскали успевших забрести на добрых пол-лиги лошадей. Благородные животные недружелюбно фыркали и испуганно взбрыкивали, чем ближе к Дубраве, тем настойчивее.
— Хей, куманек! — шут дернул короля за рукав. — Похоже, нечисть просыпается! Глянь-ка на Зарга!
Король глянул и оторопел: каменный истукан стоял во весь свой немаленький рост, величественный и грозный. Сработал вековой инстинкт самосохранения: сквозь колеблемый призрачным ветром, обретающий новые контуры воздух путешественники успели схватить свои немногочисленные пожитки и взлететь в седла, пришпоривая бесившихся лошадей. Те рванули по старой дороге, высекая искры из добротной гномьей брусчатки, местами заросшей пробившейся к солнцу травой. И вскоре Дубрава и ее неспокойный хозяин остались позади.
Они скакали вплоть до полной темноты. Перестав различать дорогу, остановились, давая роздых коням.
Когда взошла луна, поехали осторожным шагом, но убедившись, что лошади прекрасно видят отсверкивающий серебряным тракт, рискнули перейти на рысь.
— Хорошо бы пожрать чего-нибудь, — вздохнул шут, выуживая из кармана горсть медяков. — А у тебя что осталось, куманек?
— Немного серебра, — зевнул король, потирая уставшие глаза и старательно прикалывая к плащу Булавку Эксара. — Слушай, это я сбрендил, или впереди мелькает огонек?
— И вправду что-то светит, — оживился шут. — Наверное, деревня, а может, постоялый двор. Прибавим-ка ходу!
Но доскакать до загадочного огня оказалось непросто: обманывала дорога, делавшая на этом участке затейливый изгиб, словно обходя невидимое препятствие. Вскоре им пришлось свернуть и с тракта: манящий свет и дразнящий желудки запах жаркого уводили в сторону уардов на шестьдесят. Теперь уже не было сомнений, что это какое-то селение: явственно обозначился контур ветряной мельницы, лаяли собаки… Они были так близко, что различали скрип колодезных журавлей и сходили с ума от духа свежеиспеченного хлеба…
А потом все разом смолкло, словно стертое чьей-то властной рукой. И огоньки исчезли, убитые неведомым ветром. Только леденящий душу вой пронзал подступившую к самому горлу темноту. Только похотливое хихиканье и хруст разгрызаемых костей наполняли притихшую ночь, заставляя воображение рисовать картины, мерзостные до рвоты. Король глянул вверх и испугался по-настоящему: на него смотрели чужие, незнакомые звезды, едва пробивавшиеся сквозь дымку висевшего над землей тумана.
Булавка Эксара обжигала тело даже сквозь одежду.
— Порошок еще остался, Санди? — прошептал он, стараясь унять дрожавшего мелкой дрожью и совсем недавно бывшего горячим и отважным скакуна.
— Есть немного. — Шут высыпал на ладонь горсть фиолетовых семян, и сразу стало легче. Тогда Санди рассыпал их щедрым кругом, стараясь оградить как можно больше пространства.
Стало светлее: над их головами сияла родная, знакомая до боли луна. Но за пределами волшебного круга по-прежнему пялились враждебные чуждые звезды: морок не желал так просто сдаваться. Прыгнувшую из темноты рыжую тень король принял на клинок, вторая ушла в сторону, отброшенная ножом шута. В пронзительном визге почудились отголоски разумной речи, и Денхольм выдохнул одними губами:
— Похоже на оборотней. Вляпались!
И тут кто-то неразличимый подхватил повод его лошади, рядом сдавленно зарычал шут, метая нож в попытке вызволить коня. Впереди что-то охнуло и зарычало в ответ, заскулило, заворчало вполне осмысленно, заставляя лошадей идти спотыкающимся галопом.
