Какими тропами шли? Какими снами направлены?
Стоит Наместник, некогда высокий и гордый, ныне — сломленный горем старик. Стоит, клянет себя. Почему с дружиной пошел?! Зачем вообще сюда поехал?! Дочь единственную на смерть обрек. Изменившей жене одна дорога — в Башню.
Больно ему. Душно. Но за сгорбленными плечами — истый сын Рорэдола!
За предательство — по законам военного времени!
Краткий жест. И воины отдирают зареванную дочь от непреклонного отца. Вяжут ей руки.
Гримаса боли пополам с презрением — в ответ на мольбу о спасении.
Что же так знакомо твое лицо, Наместник? Откуда у тебя этот уродливый шрам, ломающий нос, рвущий надвое подбородок?
Пощади свою неразумную дочь, Наместник Гроххельд! Что мне сказать, чтобы ты отпустил виновную в том, что поверила пришедшему убить ее мужа?
— Пощади свою дочь, Наместник Гроххельд! — это не король говорит, это его устами хрипит измученный, сломленный гном.
Нет, не гном. Это рвется наружу вместе с кровавой пеной старая клятва…
— Я сделаю все, Хальдейм, ради спасения твоей жены. Если понадобится, я умру ради ее жизни! Я клянусь Святым для Гномов Именем Кователя…
— Пощади не дождавшуюся! Гнев и обида одолели меня, не совладал. Извинюсь перед гостем Края, раны залечу, дары принесу…
«Что ты говоришь, гном? Опомнись! Я не стану этого повторять!»
— Что ты говоришь, гном?!
— Пришел я из далекой страны, принес грустную весть. Сердце мое было разбито жестокой болью, вот и вошла в него неуместная ярость.
— О чем ты?!
— В одном из далеких восточных княжеств погиб славный витязь, Великий Мечник Рорэдола Хальдейм, — сказал, мысленно обмирая, умирая вместе с роковыми словами, на коленях ползая перед обманутым мужем, похороненным заживо.
Ледяным клинком в самое сердце: не накаркать бы!
И поверх всего этого — оборвавшийся крик.
— Хальдейм! Нет, любимый, нет!
Вырвала меч у окаменевшего от горькой вести воина, ткнула себя в живот, не раздумывая… Попыталась ткнуть. Быстрее молнии была рука отца, удержавшего клинок ладонью в железной рукавице… Опомнившийся солдат принял в объятия потерявшую сознание девушку…
— Ты сказал правду, гном? — Да.
— Поклянись!
— Клянусь…
— Подробности!
Захлебываясь горем, сплевывая слюну предательства — первое, что на ум пришло, раздави их обломками штольни. Фразами, достойными словоблудов-рапсодов!
— Я верю тебе, гном…
Не потому, что рассказал убедительно. Сбивчиво рассказал — на одних противоречиях целый день ловить можно!
Потому, что очень хотел поверить…
— Эти двое свободны. Слышите, воины?! Вдова Великого Мечника вольна была выбрать нового мужа. А то, что траур носить не захотела, — пусть камнем висит на ее совести! Бери ее, незнакомый мне воин, гость Края! Но отныне ни она, ни ты и ногой не коснетесь нашей земли. Я изгоняю вас своим правом, правом Наместника Рорэдола!
— Доблестный гном обещал мне виру за оскорбление! — осмелел, подонок, голос подал!
— Не гневи Богов, пришелец! — ярость прорвалась сквозь ледяное спокойствие Наместника, просыпалась, как горох из драного мешка, с сухим перестуком. — Жаль, что мы пришли так рано, остановив смертельный топор лучшего бойца Сторожевых гор!
…Обрывки времени — клочьями по металлу реальности. Искрам дальнего боя не запалить костра у берегов под названием «Ныне». Горе. Усталость. Привкус бессилия. Тяжесть…
Тяжесть камня на сердце. Тяжесть камня на плечах. Огромный валун перед входом. И руны, горькие руны тайного языка гномов… Только посвященному дано прочесть правду о том, что случилось на тропе у колодца, в высокой траве небывалого изумрудного оттенка.
Прости, друг. Прости, Хальдейм. Ты умер для всех, кроме лучшего бойца Сторожевых гор, оплакивающего твою кончину слезами стыда и раскаяния. Зачем ты только взял с него эту проклятую клятву?
Ложатся руны. Спешат, сбиваются. И краткость изменяет гному, впервые за долгие годы…
Как горько… Как тяжело… Чужое горе. Давняя беда. Так вот какая ты на вкус, Измена! Так вот какое ты на ощупь, Предательство…
…Наваждение схлынуло, и король задышал ровнее. Придавила его чужая вина, а теперь отпустила. Приоткрыл заброшенный дом свою тайну, протащил через всех виноватых… Теперь все. Теперь покой…
Ровно дышал король, не знал, что за тайной всегда идет… проклятие!
Прихватило внезапно, словно сердце взорвалось…
* * *
…На душе было весело и легко. Он гнал, торопил коня. Скоро дом, уже скоро!
Он поехал, он поехал…
Великий Мечник напевал нехитрый мотивчик, спешил домой, не замечая, что весь Рорэдол надел зеленые одежды траура, провожая свою легенду с королевскими почестями. Что поют захмелевшие рапсоды не о счастливом возвращении — о плаче верной Йолланд над могилой мужа в дальней стороне… По ночам ехал, ото всех таился, отсыпаясь по сеновалам и голубятням, — боялся, молва опередит! Хотел поразить жену нежданной радостью…
Вот и дом. Темно, и свеча в окне не горит…
Ах, негодница! А пела, обещала каждую ночь окошко освещать!
Что еще за камень? Откуда?
Лунный свет играет на причудливых бороздах, скользит, словно пыль стирает…
Руны…
«Мой друг. Мой брат…»
Что это? Чья глупая шутка?
«Мой друг. Мой брат. Гномы всегда рубят сразу, они не режут по частям. Йолланд, твоя жена тебе изменила. Ради ее спасения я солгал…»
Ты с ума сошел, неведомый шутник! Йолланд? Изменила?!
«…Ради ее спасения я солгал о твоей смерти. Закон Элроны суров, и особенно чтят его в Рорэдоле. Я видел отца, готового заточить свою дочь в Черной Башне. Я клялся любой ценой спасти жизнь твоей жене. Прости… И знай: гномы Сторожевых гор примут тебя как сына народа Кователя, которого буду молить о твоем спасении денно и нощно».
Не поверил. Забыв обо всем, кинулся в дом.
Не поверил, зная: гномы никогда не сорят словами! Толкнул дверь…
Тишина. Пыль. Паутина…
Небытие…
С легким шелестом весенней капели выскользнуло из пальцев дивной работы ожерелье…
Заплутавшая мысль:
«Ты был прав, мой дракон. Рожденное из слез не приносит радости…»
Холод отчаяния. Жажда убийства… Желание немедленной смерти… Оглушающая боль. Оглушающая Пустота… Каменеющая душа…
Проклятие заброшенному дому.
Он поехал, он поехал…
