— Трудно, говоришь? — Сытая истома охватила короля, почти изгнав болезнь из ослабевшего тела. — Трудно — быть наполовину? Ни Свет, ни Тень?
— Где-то я уже слышал подобную глупость, — поморщился проводник, даже кружку отставил. — Нет, господин. Наполовину — это когда и Свет, и Тень. Жить так — значит держать Весы, быть во всем понемногу. Сложно, не спорю. Но труднее быть ни тем, ни другим. Быть Между.
— Интересно, где ты мог слышать? — изможденная лихорадкой память цеплялась за мелочи, как за спасительные бревна.
— Где-то по свету бродит мой приятель, господин… Любитель выводить всякие парадоксы… Уж не встречались ли вы с Бразом, а, хозяин?
Браз! Имя бывшего наемного убийцы скользнуло по сердцу теплым облачком, заставило улыбнуться. Нахлынуло, завертело: балаган, Менхэ, Лайса…
Неизменная обезьяна на плече клоуна с глазами палача…
Три дня отсрочки у Судьбы.
Король взглянул на Санди. Санди улыбался во весь рот и даже немного шире. И глаза его заволок туман воспоминаний.
— Так ты знаешь Браза, проводник?
— Я знал бесшумную убийственную тень по имени Браз. Удар стремительного акирро едва не разделил мое имя на два отдельных «Эйви». Я выстоял, и мрачный наемник научил меня убивать неродившийся гнев, надевая на сердце ледяные оковы, научил не таить обиды, покорно принимать щелчки Судьбы и жить, не обнажая меча. — Эй-Эй коснулся рукой шрама, потер плечо и дернул щекой, словно отгоняя давнюю боль. — Я знал искрящегося смехом клоуна по имени Браз, выскочившего между двух готовых к смертной драке деревень и шуткой победившего войну. Неуклюжий потешник, он впитал веселье моих песен, как впитывает воду клок сухого мха, оставив этой лютне лишь печальные баллады и пошлые непристойности. И до сих пор не могу решить, я выиграл при обмене или проиграл… Какого же Браза встретили вы, хозяин?
— Обоих сразу, — улыбнулся король, по-новому глядя на уродливую отметину старика.
Вне всяких сомнений, это был след от акирро!
— Ты знаешь, что такое акирро? — резко спросил Денхольм.
— Да, — проводник невольно вздрогнул, — знаю, господин.
— Держать в руках приходилось?
— Да, господин…
— Расскажи мне еще о Пути, — попросил Денхольм, проглотив тревожное воспоминание.
— О Пути? — опять протянул проводник, опрокинул в глотку остатки вина и неожиданно взялся за лютню. — О Пути лучше петь, господин. Я буду петь…
Как птице даны два крыла для полета,
Как в вечной борьбе бьются суша и море,
Как спорят зима и цветущее лето,
Две силы царят в поднебесном просторе…
Голос певца улетел ввысь, путаясь в дымной пелене, заигрывая с искрами притихшего костра:
— Две равные Силы. Две древние Битвы.
Две равных Надежды.
Но где-то на грани чуть видимой бритвой
Проходит Путь Между…
Туманная дымка, алмазная кромка
Меж Тенью и Светом.
Стрела. Тетива. Лед, непрочный и ломкий.
Вопрос без ответа.
— Как можно быть одновременно стрелой и тетивой?! — возмутился шут, перебивая песню. — Темнишь, проводник? Не слишком ли много сравнений для простой дороги? Вопрос без ответа! Я таких стихоплетных оборотов и сам могу нагородить выше неба.
— Действительно, — поддержал друга король. — Если не можешь понятно петь, отложи лютню. Где проходит твой Путь? Как он проходит?
По лезвию бритвы, по каменным спазмам —
Полшага до срыва:
На палец, на йоту уступишь соблазнам —
И рухнешь с обрыва!
— А какие соблазны сбивают с Пути Идущего Между? — заинтересовался Денхольм. — Выпивка случайно в их число не входит?
— Нет, — улыбнулся Эйви-Эйви. — Спасибо, кстати, что напомнили! — Он опрокинул очередную кружку и призадумался. — Идущим Между, господин, нельзя убирать людей…
— Вообще?
— Кроме служителей Той, За Которой Нет Трех. У меня с этим запретом получилось как-то само собой. А еще Идущим Между нельзя ненавидеть. Нет, не так… Нельзя желать смерти, нельзя таить обиду. Нельзя проклинать.
— Выходит, простая фраза «Чтоб ты сдох»… — фыркнул шут.
— Может привести к роковым результатам, — с самым серьезным видом кивнул проводник.
— Для кого?
— Прежде всего для нарвавшегося на пожелание, полагаю, — пожал плечами Эй-Эй. — У Йоттея прекрасный слух и прямо-таки извращенный интерес ко всему, что мы произносим в запале. Поэтому таким, как я, Боги не советуют сердиться. Мы можем лишь любить и прощать, получать тычки в спину и благословлять поднявшего руку…
— Ну нет! — поперхнулся отнятым у проводника вином неугомонный Санди. — Не ответить ударом на удар хуже смерти! Твой Путь — действительно Дорога Трусов!
Эйви-Эйви грустно кивнул и снова тронул струны лютни:
И что за Дорога — ни нашим, ни вашим,
И вечно — над схваткой!
Считают ее, похваляясь бесстрашьем,
Трусливой повадкой.
Не раз и не два, ухмыляясь, по пьяни,
Тупые невежды
Собьют, оплюют, закидают камнями
Идущего Между.
Идущего Между, ни в Свет и ни в Тень
Не ступившего шагу,
Не взявшего в руки топор и кистень,
Подтверждая отвагу…
Проводник хмуро глянул на шута, передернул плечами:
— Ты по-прежнему считаешь меня трусом, Санди? Я многого боюсь, это верно. Но мне нельзя отступать… Нет, опять не так: мне некуда отступать, и потому я иду вперед. Иду с открытыми глазами. Иду за ответом, к искре Истины, что ждет меня на конце Дороги. По Пути Между шел Сам Итани, столь чтимый в Светлом Королевстве. Его ты тоже считаешь трусом?
— Но Итани вступил в бой!
— Со слугами Той, За Которой Нет Трех? В созданной Им стране изгадили Его имя, перевернули с ног на голову память о Нем, недолго думая, причислили к Свету! Можешь мне поверить, господин «просто Санди», если бы мы пинали Бога ногами, Ему было бы легче! Не так больно! Но разве Он ответил на удар? За весь Свой Путь Он не совершил убийства. Даже в бой против Ронимо Итани шел с неохотой, но, решившись, ударил без колебаний. Затем и послали на Чародея Идущего Между, знали, что Путь, сотканный Сумасшедшим Богом, превращается в наконечник стрелы, в острие меча, когда перед Ним встает Само Небытие!
Дорога по кромке. Дорога без боя.
Ни к Тени, ни к Свету.
Но, может быть, Путь, проведенный Судьбою,
Приводит к ответу?
А вдруг Пустота, мир порвав на шелка
Своей новой одежды,
Упрется о серую кромку клинка,
