Дождь самоцветов коснулся Денхольма, осыпал с ног до головы сияющей крошкой, облек в тонкую, дрожащую чешую… И вторя порыву проводника, он вскинул над головой руки, сливаясь с солнцем, сливаясь с небом, обновленный, объятый волшебным огнем полубог, потомок Воздуха и Воды, ослепленный радужной пылью, осевшей в зрачках и на ресницах, торжественный и величавый…
Ласковые капли сползали по щекам, мешаясь со слезами восторга.
Ласковые капли стекали по телу, смывая тяготы долгого пути.
Колдовская сила, священное чудо угрюмого, ворчливого народа коснулась его души, сметая налет мелочности и страха.
Король парил на крыльях фантазии, постигая все тайны Мироздания, проникая ослепшим взором в волшебство иных миров, нанизывая их на память, как жемчужины на нить ожерелья…
Когда он смог наконец открыть глаза, реальный мир слегка померк и потускнел. Санди вновь залег в природную ванну, как по заказу наполненную свежей, чистой водой. Эйви-Эйви успел натянуть штаны и грелся на солнышке неподалеку, прочно обосновавшись на мощном, хорошо прогретом валуне. Окутанный священной ленью Денхольм пренебрег штанами, добрел до валуна и устроился рядом, широко раскинув руки.
— Не ревнуйте, хозяин, не надо, — пробормотал вдруг старик.
— Я не ревную, — тихим эхом отозвался король.
— Кого обманываете? — усмехнулся Эй-Эй, по-прежнему не открывая глаз. — Ваш друг любопытен. Он просто наверстывает упущенное время… Ведь вы раньше поверили в меня, господин. Пусть не до конца, пусть с какими-то глупыми оговорками, но поверили. Вам требовались иные знания, чем Санди, — я старался не скупиться. А теперь отдаю то, в чем больше нуждается он. Быть может, я тороплюсь, сбиваюсь, пытаюсь рассказать все сразу, но… У меня слишком мало времени, господин мой. Слишком мало, а я должен успеть…
— О чем ты, Эйви-Эйви? — король резко повернулся на живот, оглядывая чуть менее уродливое, чем прежде, лицо проводника. — Ты собираешься нас бросить?
— Я? — улыбнулся старик. — Нет, что вы. Но я должен предвидеть любую выходку дуры-Судьбы. Кто знает, что за фишки прячет Богиня в своем широком рукаве?!
— Когда ты шел к Купели, ты сам был похож на Бога, — прошептал Денхольм, касаясь рукой глубокой борозды, словно пытаясь стереть ее с морщинистого лица, с груди. — А теперь ты снова стар и… — Он запнулся, притронувшись к рваному шраму на левом плече, всем существом распознавая еще один след акирро.
— Безобразен, как прежде? — услужливо подсказал проводник. — Эти раны слишком стары, хозяин. Они прожгли не только тело — душу. Я не первый раз прохожу Обряд Очищения, но и целебные воды гномов не в силах смыть мою боль.
— Ты простил Браза, Эйви-Эйви?
Король вздрогнул, настолько неслышно подкрался к ним вездесущий Санди. Но старик ответил, как ни в чем не бывало —
— Это единственное, что я умею делать по-настоящему хорошо, мой мальчик. К тому же, на что мне обижаться? Я его опозорил…
— Опозорил? — не поверил король.
— Конечно, — с заметной гордостью покивал Эй-Эй. — В те далекие безумные годы, когда я носил меч, но редко держал его в ножнах, многим казалось, что моя жизнь стоит хороших денег и руки опытного убийцы. Браз выследил меня, загнал в угол… А убить не смог. Он на мне расписался, но ведь и я в долгу не остался тогда… Когда нас подобрали, мы, считай, уже Йоттея приветствовали… После того как вместе постоишь на Пороге, грех браться за старое. По крайней мере так говорят ирршены…
— Гномы нас за это не убьют? — поинтересовался осторожный шут, кивая на Купель. — Что это тебя потянуло искупаться в святой водичке?
— Принял очищение перед трудным делом, — лениво дернул плечом проводник.
— Но ты же не гном!
— Поспорим на деньги? — Эйви-Эйви приоткрыл хитрый глаз, оглядывая короля непривычно лукаво.
— Уж не хочешь ли ты сказать… — прыснул Санди.
— Смейся, мой мальчик, смейся! И вы, господин, не стесняйтесь. Потому что перед вами — вполне законный гном Сторожевых гор.
И король послушал совета, захохотал так, что заикалось, без всяких церемоний ощупывая тощего, долговязого, безбородого сына Народа Бородатых.
— В моих жилах течет гномья кровь, — пояснил сжалившийся старик, когда они, обессиленные смехом, повалились на камни. — Несмотря на то что кровосмешение у Бородатых настолько не в почете, что на него наложен негласный запрет. Знаете, я издавна считаюсь другом этого замкнутого народа, с тех самых пор, когда первым пришел на помощь засыпанным лавиной гномьим купцам. Тогда я голыми руками разгребал снег, обморозил кисти (смерть для мечника! смерть для менестреля, господин мой!), но вытащил за бороды пять оледеневших тел. Счастье, что гномы живучи, — когда наконец подоспела подмога, я сумел привести их в чувство.
— Говоришь без особой радости…
— Да, хозяин. Позже выяснилось: с ними была девушка, лавиной ее бросило на острый скальный выступ… Мгновенная смерть. Один из спасенных мной был ее женихом, и проклял тот час, когда я вернул его к жизни…
Эйви-Эйви засопел, но скорее печально, чем обиженно, горюя о девушке, не о проклятии:
— Знаете, у Бородатых очень мало женщин. И отношение к браку особое: гномы выбирают один раз и на всю жизнь. Впрочем, — вскинулся он, — разговор совсем не об этом. Я стал другом прямо над тем обвалом, но когда позднее узнали про гномью кровь — решили не отступать от обычаев. Если ты гном — ты должен быть введен в Род, принять Имя, постигнуть тайны ремесла. А значит — пройти Обряд. О Всемогущие Боги! Как же мне было страшно впервые входить в эти блаженные воды! Ведь если не гном — значит осквернитель! Значит, водный столб вышвырнет прочь, разбивая о скалы! Я шел так медленно, словно старался запомнить, как это — ходить по земле! Я шел, впитывая в себя запахи и звуки, заранее махая ручкой Йоттею… Но Купель приняла, и вода не выдала…
Эй-Эй весело рассмеялся и хитро подмигнул:
— Вот с тех самых пор я заделался вполне законным гномом, у меня есть имя, семья, мастерская…
— Но, если мне не изменяет память, — осторожно, боясь спугнуть ответ, возразил король, — ты все же собирался лезть над Горой. И путь внутрь тебе заказан.
— Это не я сказал, это вы так решили. — Проводник повернулся на живот, подставляя солнечным лучам исполосованную шрамами спину. — Если я войду сейчас в Гору, хоть с заднего хода, хоть через парадную дверь, меня встретят копченой бараниной, традиционным тройным поклоном, подметанием полов бородами и приглушенными оханьями по поводу моего изувеченного «лысого» подбородка. Передо мной протащат всех девиц, еще не выбравших мужа, проведут к Пресветлой Статуе, а потом выкатят бочку пива и упьются на радостях. Это называется «Прием Малого Церемониала» и выдумали его специально для блудных сынов, забредающих в дом на пару дней за пару лет. Только… Мне все равно нельзя туда. Я, изгой среди людей, очень соскучился по своей дружной семье величиной в целую Гору! Но не пойду. Когда брат на брата топором машет — на что это похоже?!
