Рулевой отправил в рот последний кусок пирога и вытер уголки губ салфеткой.
– Вы хотите, чтобы я пропустил «Южанина» вперед, а потом попытался обогнать его? Капитан, нам придется дышать его дымом всю дорогу до Каира. Потом его и след простынет.
Лицо Эбнера Марша стало чернее грозовой тучи, казалось, еще минута, и он взорвется.
– Что это вы такое говорите, мистер Китч? Я не желаю слышать ничего подобного. Если вы как рулевой никуда не годитесь, так скажите об этом прямо, и я вытащу из постели мистера Дейли и поставлю его у штурвала.
– Но это же «Южанин», – стоял на своем Китч.
– А это «Грёзы Февра»! – закричал потерявший самообладание Марш.
Он резко развернулся и, как ураган, вылетел из рубки. Настроение его упало. Чертовы лоцманы вечно думают, будто на реке они боги. Конечно, в этом есть доля истины, поскольку судно ходит по рекам, но все равно у них нет права жаловаться на малую скорость и сомневаться в быстроходности его корабля.
Ярость Марша слегка улеглась, когда он увидел, что на «Южанине» началась посадка пассажиров. Он рассчитывал на это с самого первого момента, когда только увидел «Южанина» на реке в Луисвилле, однако не смел надеяться, что это все же случится. Если «Грезам Февра» удастся обогнать «Южанина», то репутация ему обеспечена.
Пароход, с которым он вздумал состязаться, а также его собрат «Северянин» являлись гордостью компании. Это были особенные суда, построенные в 1853 году в расчете на высокую скорость. Меньшие по размеру, чем «Грёзы Февра», они, как было известно Маршу, занимались исключительно пассажирскими перевозками и не принимали на борт грузов. Марш не понимал, каким образом они извлекали выгоду, но волновало его другое: важно, что они отличались высокой скоростью хода. В пятьдесят четвертом «Северянин» установил рекорд для маршрута Луисвилл – Сент-Луис. На другой год «Южанин» побил его; он и сегодня показывал лучшее время, равное одному дню и девятнадцати часам. Высоко над капитанским мостиком на судне были установлены золоченые оленьи рога, символ самого быстроходного парохода реки Огайо.
Чем больше Эбнер Марш думал о состязании, тем более он возбуждался. Тут его посетила мысль, что Джошуа Йорк, невзирая на сладкий сон, никогда бы не простил ему, что пропустил такое замечательное событие. Охваченный возбуждением Марш с твердым намерением разбудить компаньона бросился к капитанской каюте и набалдашником трости резко постучал в дверь.
Ответа не последовало. Марш повторил стук. На этот раз он прозвучал более громко и настойчиво.
– Эй, ты там, просыпайся! Вставай, Джошуа, нам предстоит участие в гонках!
Из каюты Йорка не доносилось ни звука. Марш попытался открыть дверь, но та оказалась запертой. Он принялся барабанить по стенам, по закрытому ставнями окну, сопровождая стук криком… Увы, его действия не произвели никакого эффекта.
– Черт тебя подери, Йорк! Сейчас же проснись, иначе ты все пропустишь!
Тут в голову капитану пришла идея, и он пошел к рулевой рубке.
– Мистер Китч, сэр! – завопил он. Эбнер Марш, когда использовал всю мощь своих легких, умел кричать, как никто другой. Китч высунул из-за двери голову и сверху вниз посмотрел на него. – Подайте гудок и не отпускайте его, пока я вам не махну, хорошо?
Он вернулся к каюте Йорка и снова начал молотить в дверь. Вдруг прозвучал резкий звук сирены. Один раз. Два. Три. Он отзывался длинными сердитыми завываниями. Марш замахнулся тростью.
Дверь каюты Йорка отворилась.
Стоило Маршу увидеть глаза Йорка, и рот его непроизвольно открылся. Снова прозвучал гудок парохода. Марш поспешно махнул рукой. Сирена смолкла.
– Заходи, – холодным тоном прошептал Джошуа Йорк.
Марш вошел, и Йорк за его спиной немедленно захлопнул дверь. Марш слышал, как тот закрыл засов, хотя самого Йорка не видел, он вообще ничего не видел. Как только дверь закрылась, его окружила непроглядная тьма. Сквозь дверь и закрытые ставнями окна не пробивался ни единый лучик света. Маршу на мгновение показалось, что он ослеп. Но внутреннее зрение сохранилось, перед глазами все еще стоял тот образ, который уловил его взгляд прежде, чем погрузиться в чернильную тьму. Марш все еще видел представшего на пороге Джошуа Йорка, голого, в чем мать родила, с мертвенно-бледной кожей, ртом, искаженным в зверином оскале, глазами, похожими на дымящиеся серые расселины, ведущие в ад.
– Джошуа, – сказал Марш, – не мог бы ты зажечь лампу? Или поднять занавески? Сделай же что-нибудь. Я ничего не вижу.
– Зато я прекрасно все вижу, – отозвался из темноты за его спиной голос Йорка. Марш не слышал, как тот переместился. Он повернулся и тотчас врезался во что-то.
– Стой спокойно, – скомандовал Йорк. Голос прозвучал столь властно и гневно, что Маршу ничего не оставалось делать, как повиноваться. – Сейчас я посвечу тебе, пока ты не разнес мою каюту.
По другую сторону комнаты вспыхнула спичка, и Йорк поднес ее к стоящей на прикроватном столике свече, после чего сел на край смятой постели. Каким-то образом он уже успел натянуть на себя брюки, однако выражение лица его по-прежнему оставалось суровым и ужасным.
– Итак, – сказал он, – почему ты здесь? Предупреждаю, лучше бы у тебя нашлась для этого веская причина!
Внутри у Марша все закипело. Никто еще не говорил с ним в подобном тоне, никто.
– Рядом с нами стоит «Южанин», Джошуа. Самое скороходное судно на этой чертовой реке, увенчанное рогами и прочей дребеденью. Я вознамерился сняться с якоря вслед за ним. И подумал, что тебе хотелось бы видеть все это. Если ты считаешь, что это недостаточно веская причина для того, чтобы вытащить тебя из постели, значит, ты не речник и никогда им не станешь! И еще: в моем присутствии следи за своими манерами, ты меня понял?
Что-то вспыхнуло в глазах Йорка, и тот начал подниматься, но тут же сдержал себя и отвернулся.
– Эбнер, – сказал он, потом замолчал и нахмурился. – Прошу прощения, я не хотел обидеть тебя неуважением или напугать. Твое намерение было добрым.
Марш со страхом заметил, как рука его непроизвольно сжалась, после чего Йорк с усилием разжал ее. Затем резко, в три стремительных шага, пересек сумрачное пространство каюты и оказался возле письменного стола, на котором стояла початая бутылка с напитком, предназначенным для собственного потребления, которую Марш вынудил его накануне распечатать. Он налил себе полный бокал и, запрокинув голову, одним махом осушил.
– А-а-а, – мягко протянул Йорк, снова повернувшись к Маршу. – Эбнер, я дал тебе судно твоей мечты, но не в качестве подарка. Мы заключили сделку. Ты должен подчиняться тем приказам, которые я отдаю, уважать мое эксцентричное доведение и не задавать мне никаких вопросов. Ты согласен продолжать выполнять свою часть уговора?
– Я человек слова! – твердо сказал Марш.
– Хорошо, – отозвался Йорк. – А теперь послушай меня. Тобой двигало доброе побуждение, но ты неправильно поступил, разбудив меня подобным образом. Больше никогда этого не делай. Никогда. Ни с какой целью.
