— Не знаю. Может, у него такое извращенное чувство юмора — она ведь актриса. Вот он и устроил представление. Может, режиссер-неудачник самоутверждался… Много «может»…
— Он психопат! И про лилии не забыл, и туфелька на полу… и разбросанные бумаги… Зачем?
— Бумаги, возможно, случайность. Убийца искал что-то. Бумаги на полу — это содержимое письменного стола Зинаиды — счета, письма, программки спектаклей, документы… Искал, но не нашел.
— Откуда вы знаете?
— Мне кажется, вы его спугнули. Когда вы пришли, он был еще там.
— Он был там?! — Я уставилась на него, открыв рот. — Откуда вы знаете?
— Я ни за что не поверю, что убийца ушел, оставив дверь открытой. Ведь в его интересах, чтобы труп нашли как можно позже. А когда туда пришли вы, дверь была открыта.
— И что, по-вашему, это значит?
— Только то, что он открыл эту дверь для вас.
— Зачем?
— Не знаю, Екатерина Васильевна.
— А как он узнал, что это я?
— Этого я тоже не знаю. Может, увидел через окно.
— И понял, что я иду к Зинаиде? Значит, он меня знает? — На меня нашла ледяная волна ужаса.
— Возможно. А ушел он, когда вы были в комнате. Вы слышали щелчок, помните, вы рассказывали?
— Да.
— И когда вы вошли, вы оставили дверь открытой, помните?
— Да.
— А потом, когда ожидали нас, вы сказали, что отперли дверь, чтобы мы сразу вошли, помните? Значит, дверь была заперта. Екатерина Васильевна, не хочу вас пугать, но мне все это очень не нравится. И если вам известно нечто, связанное со смертью сестер, то я бы хотел это услышать. Сейчас же! — Леонид Максимович выжидательно посмотрела на меня.
Я удрученно молчала… От чистосердечного признания меня удержал телефонный звонок.
— Да! — сказал Леонид Максимович нетерпеливо. И повторил свое «да» с разной интонацией еще несколько раз. Напоследок бросил: «Хорошо!», положил трубку и посмотрел на меня. — Мне придется уйти, Екатерина Васильевна. Сюда придет мой коллега, известный вам капитан Астахов, и вы изложите на бумаге все, что вам известно. — Он посмотрел мне в глаза: — Советую написать все. Даже то, что вы еще не успели мне рассказать. Не полагайтесь на интуицию и не руководствуйтесь эмоциями. Мне нужны не избранные факты, а все, слышите? Абсолютно все. Договорились? Да, еще. Сообщите, пожалуйста, данные вашей подруги Галины…
— Николаевны. Сообщу.
Он протянул мне руку. Я, покраснев, протянула в ответ свою. Трудно пожимать человеку руку и одновременно обманывать его!
* * *
…Я неторопливо брела по улице. Погода была прекрасная, мягкая, безветренная. Легкий ночной мороз снова уступил место оттепели, с крыш оглушительно капало, над головой было ярко-голубое, почти весеннее небо. Асфальт дымился. Радуга вспыхивала в брызгах талой воды, веером вылетавших из-под колес машин. Редкие снежинки вспыхивали на солнце и таяли, не успев долететь до земли. Неловкость, вызванная собственной ложью, испарилась без следа. Жизнь была удивительно хороша!
Я остановилась полюбоваться на воробьев, купающихся в луже, и подумала, что давно не гуляла по городу. Вот так, не спеша, глазея по сторонам, рассматривая людей и витрины. Как хорошо, что есть безотказный пенсионер Гавриленко, на которого всегда можно положиться! А что, если сбежать в Крым? Прямо сейчас? Там, наверное, уже весна в разгаре, все цветет. Долго ехать поездом, сидя у окна, под перестук колес, вдыхая запах крепкого чая и тот особенный, железнодорожный, знакомый с самого детства, волнующий запах путешествий. Хотя нет, вряд ли весна. Декабрь все-таки…
Каждого из нас время от времени, весной чаще, чем в другое время года, захлестывает тяга к перемене мест. Просыпается древний ген предков-кочевников. И — вперед! Я вспомнила, что Юрий Алексеевич собирается на Мальту. Ну, и прекрасно! Крым ничуть не хуже. А интересно, какая погода на Мальте? Вечная весна? И тюльпаны цветут даже в декабре? И будет Юрий Алексеевич гулять по солнечным улицам Ла Валетты в белом костюме, в шляпе и с тросточкой… без меня.
От нашего последнего свидания у меня на душе остался неприятный осадок и недоумение… Разве так ведут себя с невестой? Он сделал мне предложение, но… разве так делают предложение? А может, это была его очередная дурацкая шутка, после которой можно спокойно укатить на Мальту? Ему ничего не стоит в очередной раз исчезнуть на полгода, а потом появиться как ни в чем не бывало…
Как часто за всю историю нашего затянувшегося знакомства я давала себе слово прекратить наши отношения, ненужные и недужные, просто оскорбительные! Но каждый раз в глубине души я надеялась и ждала, что он придет и скажет наконец то самое главное, что хоть раз в жизни полагается услышать каждой женщине. А сейчас я вдруг почувствовала, как что-то во мне изменилось. Я вдруг поняла, что Юрий не может ни задеть меня, ни обидеть. Он мне безразличен. А его телефонные звонки не вызывают ничего, кроме неприятия и скуки. Мне заранее известно, что он скажет. Его сарказм, высокомерие, вывернутое чувство юмора… это все уже было, было, было! Это все уже неинтересно. Я вдруг вспомнила, как однажды видела греющуюся на солнце черепаху, сидевшую на большом полузатопленном листе озерной кувшинки. А потом черепаха скользнула в воду, а лист мгновенно распрямился и вынырнул из воды.
— Я — зеленый лист, с которого сползла черепаха! — прошептала я.
Рядом со мной затормозил красивый серый автомобиль, оконное стекло скользнуло вниз, и знакомый бас прогудел:
— Сколько лет, сколько зим! Екатерина Васильевна, вы? Судьба! Прыгайте скорее!
Всеобщий друг Добродеев, перегнувшись через пассажирское сиденье, распахнул дверцу. Не раздумывая, я впорхнула в машину. Добродеев смотрел на меня, улыбаясь, как добрый дядюшка.
— Старик Добродеев уже оборвал вам телефон! — радостно сообщил он. — То, говорят, нет, то не пришла, то будет позже. Позвонил Сашке Ситникову, спросил номер мобильного, врет, что не знает. Ох уж этот Сашка! Вы не поддавайтесь на его чары. С ним ухо востро держать надо. Ну-с, и где же вы пропадаете, прекрасная охотница? А ведь обещали интервью! Знаете, я решил, что буду называть вас Амазонка! Екатерина-Амазонка! По-моему, класс!
Я с удовольствием вслушивалась в легкие шутливо-укоризненные интонации теплого баса. Какой славный человек этот Добродеев!
— У меня отпуск, Алексей Генрихович. Брожу по городу и радуюсь весне. Просто не верится, что скоро Новый год. И думаю, что лучше — отправиться в Крым или на лыжах в лес? А как вы?
— Я — никак. В застое. Выражаясь политическим сленгом — в стагнации.
Тут я заметила, что, несмотря на бодрый тон, выглядит Добродеев неважно. Побледнел, осунулся, под глазами мешки. Правда, выбрит до глянца.
— Что-нибудь случилось?
— И вы готовы немедленно прийти на помощь? Нет уж, Екатерина Васильевна, пока без детективов обойдемся. Все в порядке. Просто хандра. Знаете, как это бывает… Впрочем, откуда вам это знать — вы так неприлично молоды. Так вот, просыпаешься однажды утром и думаешь, что тебе уже… натикало изрядно, и ничего нет впереди. И ты не состоялся, детей не родил, книгу не написал, дерева, и того не посадил! Случайный взгляд в зеркало на собственную морду лица, не внушающую больше ни малейших иллюзий, добивает. Работа осточертела. Друга близкого, чтоб припасть к его груди и долго и сладко рыдать, распив перед этим бутылочку хорошего коньяка, тоже нет. Женщина? Женщины нет, а есть женщины, извините за дешевый каламбур. — Он хмыкнул. — Екатерина Васильевна! Голубушка! Не слушайте вы меня, старого зануду!
