Я понял наконец ход его мыслей. Профессор поднял еще один палец.
– Во-вторых, на теле графа мы обнаружили несколько ран различного происхождения. Если… Правда, это из области догадок… но, тем не менее, если все эти раны нанесены незадолго до того, как графу проткнули грудь, то могу предположить следующее: убийца встречает графа и бьет его кулаком по голове, возможно, несколько раз. Граф падает, и преступник колет его в горло каким-то острым предметом. Помнишь небольшую ранку прямо возле шеи? А затем графу наносят смертельную рану в грудь.
– Но почему преступник не проткнул графу грудь сразу же? Или не воткнул орудие поглубже в горло?
– Сначала отвечу на второй вопрос. Полагаю, что так преступник попытался скрыть убийство. Рана в горле более заметна и сильно кровоточит. А небольшой укол на груди мы вполне могли бы не заметить. И тогда все подумали бы, что граф упал, ударился головой и насмерть замерз. Ты же слышал, что сказал хозяин. Он предполагал именно это. – Томас вновь умолк, а потом пробормотал: – Трактирщик, да… Почему он так уцепился за эту версию?
– Ему не нравится, что на постоялом дворе произошло убийство. Постояльцы испугаются и не станут здесь жить, – предположил я.
– Это точно. Возможно, ты прав, – он усмехнулся, – но трактирщик нашел другой прекрасный выход: будущего вообще нет! Прежде чем наступит новый год, нас всех ждет Судный день!
Я вздрогнул. Подобная мысль вовсе не казалась мне смешной.
Томас вернулся к убийству:
– Ты спросил, почему бы убийце сразу не проткнуть графу грудь. Не знаю. Возможно, граф повалился на бок и добраться до груди было нелегко. Или же… нет, не знаю, – он хлопнул себя по ляжкам, – попробуем пойти дальше и подумаем, кто мог совершить подобное. Мы уже решили, что женщин можно исключить, и я по-прежнему придерживаюсь этого решения. Свалить с ног такого крупного мужчину… сам понимаешь.
Я кивнул.
– По той же причине мы исключили трактирщика. Остаются Альберт, священник и плотник, который на самом деле не плотник. Три человека.
– Почему вы решили, что он не плотник? – перебил я профессора.
– Вспомни про старую древесину, которую якобы можно восстановить, если поместить в смесь соленой воды и вытяжки из лютика! Неслыханная чушь!
– Но вам же кто-то рассказал про это. Значит, вполне возможно, что так оно и есть.
– Если бы даже мне об этом кто-то рассказал, то я все равно посчитал бы это чушью. Однако тогда я, возможно, проверил бы этот способ, прежде чем так решительно называть его чушью. Но все дело в том, что я придумал его прямо во время беседы с нашим любезным плотником. Ни один настоящий плотник подобным россказням не поверил бы.
Я рассмеялся и показал три пальца:
– Получается, у нас трое – плотник, который на самом деле не плотник, священник, который, похоже, прирос к Библии, и конюх, лишившийся дара речи.
Томас засмеялся в ответ, но один палец загнул.
– Нет, у нас двое подозреваемых, как я уже говорил. С трудом представляю доброго Якоба в роли хладнокровного убийцы. К тому же в тот вечер в трактире его башмаки были сухими – ты сам заметил. Значит, на улицу он перед этим не выходил, а это достаточно веское доказательство.
– Но он мог надеть сапоги и переобуться потом.
– Да, об этом я тоже думал. Но когда вы относили тело графа в сарай, он вышел на улицу в ботинках. Значит, сапоги либо находятся у него в комнате, либо же подобная роскошь вообще не для нашего священника. По-моему, второе вернее. Мне священник показался человеком довольно неприхотливым, которого больше заботит Писание, а не собственные удовольствия. Но давай все же не будем полностью исключать пастора. Если применить на этот счет первое правило Декарта, то, пока мы не удостоверимся, что другой обуви у Якоба нет, исключить его невозможно. – Томас схватил правой рукой большой и указательный пальцы левой. – Итак, у нас остаются Альберт и ненастоящий плотник. Оба лгут по пока неясным причинам – то есть нам неясным. Судя по телосложению, это преступление мог совершить любой из них, оба они ведут себя странно, почти подозрительно, хотя я бы сказал, что наш конюх по странности идет на полголовы впереди. Плотник – будем так его называть, пока не выясним правду, – был на улице как раз перед нашим приездом. Насчет Альберта точно непонятно… хотя погоди-ка! Помнишь вчера, когда мы только подъехали к воротам, ты начал дергать за веревку. И сначала никто не откликнулся. Верно?
Я кивнул.
– Когда мы зашли к нему, я увидел, что колокольчик висит прямо над его кроватью, поэтому если бы он находился в конюшне, то сразу же услышал бы звонок и открыл ворота раньше. А вот если он отлучился по нужде, то вернулся бы как раз к тому моменту, когда ты позвонил во второй раз. – Томас посмотрел на меня: – Хочешь что-нибудь добавить?
Я задумался.
– Плотнику проще было пробраться в комнату графа, потому что, если тот выходил, плотник сразу услышал бы. То есть сейчас мы уже знаем, что кто-то рылся в графских вещах. Но Альберту такое проделать было бы непросто. Вдобавок ко всему, плотник бродил ночью по дому и видел свет в сарае… Интересно, видел ли он свет из комнаты графа или из трактира? Ведь сарай просматривается лишь из этих двух помещений. И даже не важно, откуда он видел сарай – как он вообще оказался там посреди ночи?
– Да уж, малышка Мария сообразила быстро. Избавила нас от неловких объяснений. Посмотрим, удастся ли нам выудить из плотника, куда он ходил ночью. Но вряд ли в комнату графа – тогда, чтобы отпереть замок, понадобились бы все твои таланты, – и Томас подмигнул мне, – еще что-то? Нет, погоди! Кое о чем нам надо просто помнить. Возможно, это совершенно не важно, но, как гласит третье правило Декарта, явления, логически не связанные друг с дружкой, тоже следует включать в рассуждения. Я сейчас о хозяине. Сказать честно, он мало похож на обыкновенного датского трактирщика. Он не только чересчур начитанный, так вдобавок они с супругой ведут себя как люди знатные и состоятельные. И этот дом явно не всегда использовался как постоялый двор. Мне кажется, что прежде здесь был довольно зажиточный хутор. Но не будем на этом останавливаться, просто возьмем на заметку. Тебе есть что добавить, Петтер?
Кивнув, я поплевал на пальцы и поправил перекосившуюся и начавшую оплывать свечу.
– У Альберта на лице рана – возможно, от недавней драки. Выглядит мерзко. И сам он мерзкий. Мне он не нравится.
Томас рассмеялся:
– Когда Господь раздавал людям очарование, Альберт оказался последним в списке, – и серьезно добавил: – Согласен, надо бы получше осмотреть эту рану. Возможно, ее нанес граф, который вряд ли сдался бы без боя. Ведь он, несмотря ни на что, был графом… – Последние слова Томас произнес скривившись, а затем умолк и принялся с отсутствующим видом теребить пуговицу на жилете. – Альберт… да… Возможно, его поведение чем-то объясняется. Ты слышал, Мария сказала, что Альберт стал каким-то странным. И еще: какова причина убийства? Судя по тому, что говорит трактирщик, граф не отличался добрым нравом. Возможно, плотник или Альберт особенно невзлюбили его? Могло ли это стать причиной убийства? Как думаешь?
