– Ее что, выставили за дверь?
– Да.
– Хм… Как я и предполагал… – Томас протянул мне котелок – нужно было вновь вскипятить воду, – конечно, если все они: священник, плотник и хозяин с хозяйкой – уверены, что она в сговоре с дьяволом.
“И Мария”, – грустно подумал я и, вспомнив утренние наставления Томаса, сказал:
– И Мария.
– Вон оно что, – откликнулся Томас, искоса взглянув на меня, – да, мнение молодой девушки вряд ли будет отличаться от того, что думают все остальные. Особенно если эти остальные – хозяин с хозяйкой, – задумчиво проговорил он, – вот только они начали охоту на ведьм, а жертвой их заблуждений и козлом отпущения стала Бигги. Они осыпают ее бранью, злобно косятся на нее, а потом объявляют ведьмой и выставляют за дверь. Неудивительно, что она не желает помогать.
Когда я вышел на двор, чтобы набрать снега, мысли в моей голове напоминали стайку всполошенных кур в курятнике, которые мечутся из стороны в сторону, не разбирая дороги. Я остановился и огляделся по сторонам: постройки, высокая каменная стена и вершины деревьев за ней. Все это было белым. И небо тоже заволокло белой пеленой туч – тяжелые, грузные, они скрыли от нас солнце, но больше не казались такими страшными, как вчерашние. Тревоги немного утихли, и я привел в порядок мысли.
Томасу потребовалось лишь произнести несколько слов – и все изменилось. Удивительно. После разговора с Бигги я вернулся в конюшню озлобленным и несчастным, проклиная нищенку на чем свет стоит. Ее угостили таким ужином, какой ей вряд ли доводилось пробовать, а она – мерзкая склочная баба – даже не пожелала помочь своему благодетелю! И за дверь ее выставили вполне заслуженно – так я решил. И уж совсем смутился и расстроился, поговорив с Марией и выслушав ее нападки на Бигги, да и на меня самого, хотя в глубине души готов был с ней согласиться.
Томас произнес всего пару фраз, но их оказалось достаточно, чтобы перевернуть все с ног на голову или скорее наоборот, чтобы все вновь поставить на свои места, так что я смог увидеть, как влияет на людей ситуация. Потому что раньше я был подобен лошади с шорами на глазах – я смотрел вперед и не понимал, отчего так или иначе складываются мои отношения с людьми.
Я услышал, как дверь скрытого за сугробами хлева отворилась, а затем оттуда вышла Бигги и направилась к трактиру, даже не посмотрев в нашу сторону.
Томас вновь уложил Альберта на спину и укрыл найденным где-то одеялом.
– А далеко отсюда до ближайшего жилья? – спросил я, ставя котелок на огонь.
– Она уже уходит?
Я кивнул.
– Очень далеко. По таким сугробам ей не дойти, – в голосе его прозвучала грусть, от которой у меня защемило сердце. Может, я недостаточно хорошо старался ее уговорить? От размышлений я отвлекся, услышав стук двери. Мы оба обернулись и увидели на пороге невысокую, крепко сбитую фигурку Бигги – на лицо ее падала тень. Она застыла в ожидании.
Томас поднялся и направился к ней.
– Альберт болен, – сказал он, локтем указав на него, – можешь приглядеть за ним, пока он не выздоровеет?
Профессор остановился посреди конюшни. Лошади тревожно зашевелились, затрясли головами и тихо заржали. Одна из них даже ударила копытом о деревянную перегородку. Я вдруг понял, что в последние дни Альберт вряд ли выводил их на улицу.
– Почему? – Бигги не сдвинулась с места.
Томас на секунду задумался, а затем ответил:
– Из-за случившегося я не могу все время находиться здесь, на конюшне. А Петтер должен мне помогать. К тому же он будет выполнять кое-какую работу, которую прежде выполнял Альберт, пока тот не встанет на ноги.
– Почему? – в ее голосе послышалось упрямство.
Томас притворился, что не понимает, чего она хочет:
– Потому что в течение нескольких дней он не ел и не пил. У него обезвоживание. Нужно, чтобы кто-то постоянно вливал в него воду, а потом, когда он немного поправится, суп. Он слишком слаб и сам не сможет о себе позаботиться, – и Томас махнул рукой в сторону Альберта, – вообще-то он по-прежнему без сознания. У него жар. Его также нужно немного остудить. Мне кажется… – И, развернувшись, профессор направился к Альберту Теперь Бигги, если она хотела дослушать до конца, вынуждена была последовать за Томасом. – Мне кажется, ты умеешь ухаживать за больными.
Бигги подошла ближе. На ней было платье, в котором она приходила на вчерашний ужин. Ее умытое лицо расплылось в улыбке.
– Профессор хитер. Любезный и хитрый господин… – женщина взглянула на Альберта, но дальше не пошла, – я не стану спрашивать, почему это профессор так занят, хотя и сидит на заваленном снегом постоялом дворе. – Ее взгляд остановился на Томасе. Тот стоял, заложив руки за спину и, прикрыв глаза, смотрел на Бигги. Так они и стояли, не спуская друг с друга глаз, пока не шевельнулся Альберт, – тогда они оба опустили взгляд. Голова у Альберта дернулась, и он что-то невнятно забормотал. – У профессора нос волка и глаза ястреба, – задумчиво проговорила она, невидящим взором глядя на Альберта, – возможно, он охотится. Выслеживает что-то… или кого-то. – Тут ее взгляд изменился: она словно увидела Альберта и теперь рассматривала его.
Не дожидаясь ответа, она опустилась на корточки возле Альберта и положила маленькую полную руку на лоб конюха.
– Возможно, он решил поиграть с нами в шахматы. Что скажешь, Петтер?
Удивленный тем, что речь вдруг зашла и обо мне, я промолчал, стараясь отвести глаза от ее испытующего взгляда, и посмотрел на профессора, надеясь на его поддержку. Томас стоял на прежнем месте, спокойно дожидаясь, когда она договорит.
– Профессору не хочется, чтобы кто-нибудь ушел отсюда, верно? Он хочет держать всех нас поблизости – тогда он будет вынюхивать и докапываться до правды, пока не получит ответы на все свои хитроумные вопросы. Верно? – Она взяла безжизненную руку Альберта и сжала ее в своих руках. – Я должна остаться ради профессора? Или ради больного?
Она повернулась и посмотрела на Томаса, и, хотя вопросы показались мне вызывающими, в лице ее не было и намека на злобу. А в глазах мне почудилась какая-то печаль, и в голосе тоже, когда она проговорила:
– Или ради меня самой?
К тому времени в Дании я прожил недолго, но уже успел осознать, что Томаса Буберга мне понять нелегко. Его речь была многослойной – да, именно так я решил называть ту ее особенность, которую подметил около месяца назад. Сначала идет верхний слой – тот смысл, что лежит на поверхности, который улавливаешь сразу. Некоторые довольствуются этим и даже не догадываются копнуть глубже. Однако, если проявишь пытливость и заглянешь вглубь, тебе откроется иной подтекст и совсем другие идеи.
Когда Томас отправил меня за Бигги, то сперва я подумал, будто он хочет, чтобы она ухаживала за Альбертом, – тогда нам не пришлось бы часами просиживать возле него и мы спокойно поговорили бы с плотником и трактирщиком. Этот смысл лежал на поверхности, но Бигги оказалась проницательнее меня. Она уловила подтекст и поняла, что Томас просит помочь, потому что не хочет терять ее из виду – на тот случай, если у него возникнут к ней вопросы. Пока убийца не пойман, профессор не желал никого отпускать. А Бигги, хотя и не знала про убийцу, хорошенько обдумала профессорские вопросы и поняла, что Томас кого-то выслеживает. Пускай Бигги была почти невидимкой, – она только и делала, что тихонько сидела возле короба с дровами, но слепой и глухой не была. И глупой тоже. Томас прекрасно это понимал.
