Выйдя во двор, я прикрыл за собой дверь.
Я разложил на лавочке мешки, чтобы мы не намочили одежду, однако Томаса по-прежнему не было. Мария тоже исчезла. Я подошел к воротам конюшни, где оставил лопату.
Солнце почти достигло зенита и припекало все жарче, хотя на севере небо вновь затягивалось черно-серыми тучами. Я взглянул на главные ворота в стене. Может, надо и до них расчистить дорожку? Прямо посреди двора ветром нанесло гигантский сугроб, от самой конюшни и до амбара. Значит, придется прорыть в нем тропинку. Вот только стоит ли стараться? Ведь нам отсюда все равно пока не выбраться…
Но я взялся за работу: выберемся мы или нет – дело десятое, а без движения сидеть я не мог. К тому же увидев, что случилось на конюшне, я, сам не зная почему, разозлился, и мне хотелось выплеснуть эту злобу, загрузив себя работой, хотелось отвлечься от своих мыслей.
Здесь Альберт не чистил снег с вечера четверга, с момента нашего приезда, и снег тут слежался и покрылся коркой. За последние дни его нападало на удивление много – даже дома, в Норвегии, такого на моей памяти не случалось. Я прокопал узенькую тропинку, по обеим сторонам которой высились снежные сугробы высотой мне по грудь. Я не поленился и старательно выровнял их по краям, будто мы ждали каких-нибудь важных гостей. Докопав до самых ворот, я заметил, что массивные деревянные бревна покрыты тонкой корочкой льда. Странно было думать, что всего два дня прошло с того момента, когда мы ввалились во двор через эти самые ворота, спасаясь от ночных морозов и верной смерти. Опершись на лопату, я перевел дух. Сюда доползла тень от деревьев, что стояли по другую сторону ворот, и по спине у меня пробежал холодок: капли пота превратились в комочки льда, и меня охватила дрожь. В тот вечер я испугался. Подобного страха я никогда прежде не испытывал. Вообще-то нам повезло, что шнур от колокольчика не вмерз в снег… Я поднял голову: в трех столбах были проделаны круглые отверстия шириной в два дюйма, через которые был протянут толстый шнур. Два столба были частью стены, а третий поставили специально для того, чтобы дотянуть шнур до конюшни. Шнур был с палец толщиной, и противоположный его конец скрывался где-то в тени крыши. Видимо, Альберту приходилось постоянно очищать шнур и отверстия ото льда, чтобы шнур не примерз, и сейчас я заметил, что уже около суток лед никто не сбивал. Я наклонился и с силой стукнул черенком лопаты по ближайшему столбу. Из отверстия и со шнура посыпались снег и кусочки льда. За наше спасение следовало благодарить Альберта. Ах да, и лошадь. Я вдруг вспомнил, что когда в ту ненастную ночь моя лошадь заржала, то из-за стены донеслось ответное ржание. И не услышь его – мы, скорее всего, погибли бы.
Я взмахнул лопатой, собравшись продолжить работу, но замер: в голове у меня мелькнуло какое-то подозрение. Что-то было не так. Что-то не сходилось. И внезапно я это понял. Я огляделся. Это странное чувство не исчезало. Подозрение… Что же я подозревал? Что именно было “не так”? Или… Может, я чего-то не сделал? Хотя нет, скорее, о чем-то не задумывался… Или не додумался? Да. Кажется, так оно и есть… Но до чего именно мне надо было додуматься? Может, просто что-то вспомнить?.. Незначительные детали, которые помогут понять взаимосвязь… Что сказал тот старый француз, о котором упоминал Томас? Вроде, что надо искать взаимосвязь между явлениями, даже если кажется, что явления эти никак друг с дружкой не связаны… Что-то вроде того… Верно? Я напряг память. Так какие же явления нужно связать?
Я чувствовал, что нахожусь на верном пути. Где-то там, в черепушке, забрезжила догадка, но мне никак не удавалось ее ухватить. Так бывает, когда на языке вертится какое-то слово, а произнести его не получается. Оглядев ворота, я повернулся и посмотрел на конюшню. Что же я вспоминал? Вечер, когда мы приехали. Бурю. Страх смерти. И ржание лошади… Что-то еще? Больше ничего в голову не приходило.
Сейчас из конюшни до меня донеслось лошадиное ржание, которое подхватили и другие лошади. Я услышал его, несмотря на толстые каменные стены конюшни. И звук не показался мне приглушенным. Но и не слишком громким – тоже. Просто стоя здесь и наслаждаясь прекрасной погодой, я отчетливо услышал лошадиное ржание.
Прекрасная погода! Вот именно! Да! Мысли мои вдруг разлетелись в разные стороны, будто бойкие весенние пташки.
Ржание лошади! Ну конечно! В тот вечер, когда мы приехали… Мы тогда стояли перед воротами. Нет, немного поодаль. Бушевала буря. Наша лошадь заржала, и в ответ тоже послышалось ржание, которое мы и услышали. А сейчас тихо, и погода хорошая, но каменные стены все равно немного приглушали звук.
Я прикинул на глаз расстояние от конюшни до ворот. Навскидку получилось локтей двадцать или чуть больше. Неужели мы действительно услышали, как в конюшне заржала лошадь? Нет. Другого ответа и быть не могло.
Я взволнованно огляделся, стараясь отыскать Томаса. Куда же он запропастился? Тогда я подошел к конюшне и посмотрел на тропинку.
И рассмеялся, заметив тучную фигуру профессора на лавочке – он сидел, прикрыв глаза и подставив лицо солнцу.
– Решил отдохнуть, – словно оправдываясь, пробормотал он, когда я присел рядом. – А у тебя работа спорилась.
– В четверг вечером, когда мы стояли у ворот, кто-то выводил из конюшни лошадь, – выпалил я, безжалостно разгоняя его дрему.
Вздохнув, Томас с деланной неторопливостью взял левой рукой шляпу, водрузил ее на голову и медленно открыл глаза. Во взгляде его светился укор:
– О ты, бодрствующий по ночам, – неужели усталость тебе неведома?!
На секунду у меня язык будто присох к гортани, я покраснел и, пытаясь подавить смущение, пустился в объяснения.
– Помните, как возле стены мы услышали лошадиное ржание за воротами? Была буря, а мы его все равно услышали. Значит, лошадь вывели во двор, причем стояла она близко к воротам, иначе мы бы ничего не слышали. А когда лошади стоят в конюшне, то у ворот их едва слышно.
Взгляд Томаса оживился. Он кивнул. И попросил меня продолжить рассказ.
– Значит, кто-то собирался уезжать. И поэтому вывел лошадь из конюшни. Иначе быть не могло.
– Возможно, Альберт вывел лошадей на прогулку, – предположил Томас.
– Вряд ли. Лошадей не выводят перед сном. Вряд ли это сделал Альберт. Он прекрасный конюх, знает, как обращаться с лошадьми.
– Да, наверное, ты прав.
– Может, это убийца? Хотел сбежать, но в этот момент мы подошли к воротам и спугнули его?
Томас выпрямился и одобрительно посмотрел на меня.
– Толковая мысль, Петтер! – Профессор отстраненно взглянул на крошечный парк позади трактира, где в ложбине у склона виднелся замерзший ручей. Прежде, из-за непогоды, я не замечал всей этой красоты. “Такие ровные линии, – подумал я, – настоящая датская природа”. По сравнению с ней природа моей норвежской родины казалась грубой и суровой. И мне не верилось, что скоро все это исчезнет. Уже завтра. Я не желал в это верить. Господь не стал бы… – Но тогда… – голос Томаса прервал мои раздумья, а затем профессор вновь на миг умолк, – … но тогда выходит, что это… Альберт, – неуверенно проговорил он. Мне почудилось, что он будто спрашивает меня: “Неужели у нас новый подозреваемый? А плотник – не убийца?”
